Сладкий развратный мальчик (др. перевод)

Лорен Кристина

Мы укладываем свои сумки, занимая наши места. Я посередине, он у прохода, а рядом пожилой мужчина, читающий газету рядом с окном, чей локоть оказался в моем пространстве, не обращает на это внимание.

Ансель поправляет ремень безопасности, затем снова поправляет, и после тянется над нами к кондиционеру. Он направляет его на себя, на меня, на себя, прежде чем включить его. Включает свет, складывает руки на коленях, беспокойно. Наконец он закрывает глаза, и я считаю, как он десять раз глубоко вздыхает.

Ох,

дерьмо. Он боится.

Я - худший человек в этот момент, потому что я не говорю свободно, даже в моментах, как этот, когда требуется небольшая поддержка. Я чувствую внутри себя безумие, и моя реакция на “безумие” в том, что я абсолютно затихаю. Я - мышь в поле, и такое чувство, что каждая неизвестная ситуация в моей жизни - орел, летящий сверху. Это неожиданно смешно, что я провела такую аналогию.

Объявления, как поступать в случае бедствия, сказаны, и самолет взлетает в вечернее небо. Беру за руку Анселя - это последнее, что я могу сделать - и он сжимает ее сильно.

Боже, хотела бы я улучшить его состояние.

Минут через пять, его рука расслабляется, а после вообще выскальзывает из моей, отяжелевшая ото сна. Возможно, если бы я уделяла ему больше внимания, или дала бы рассказать в нашу первую ночь, я бы знала, как он ненавидит летать. Возможно тогда, он сказал бы мне, что принял что-то, чтобы заснуть.

Свет тусклый, и оба мужчины рядом со мной спят мертвым сном, но мое тело, не в состоянии расслабиться. Это не нормально. Будто лихорадка, неудобство в собственной коже, не в силах найти удобное положение.

Достаю книгу, которую без разбора бросила в сумку. К сожалению, это мемуары известной женщины, главного директора - выпускной подарок отца. На обложке ее фото, она стоит на синем фоне, одетая в строгий костюм, но от этого моему желудку не легче. Вместо этого, я читаю каждое слово о безопасности самолета на брошюре в кармане сидения, затем краду из кармана Анселя журнал авиакомпании.

Я все еще чувствую себя как в аду.

Подняв ноги на сиденье, я утыкаюсь лбом в колени, пытаясь сделать так, чтобы воздух циркулировал сильнее. Стараюсь дышать глубже, но ничего не помогает. У меня не было приступов паники раньше, поэтому я не знаю, каково это, но не думаю, что это приступ.

Очень надеюсь, что это не приступ.

И только, когда стюардесса вручает мне меню и оба варианта — лосось или тортеллини — заставляют мой желудок бунтовать, и я понимаю что то, что я чувствую, не просто нервы. Это не похоже на похмелье. Это - что-то другое. Моя кожа горячая и чувствительная. Моя голова кружится.

Еду развозят по самолету, запах лосося, картофеля и шпината настолько едкий и насыщенный, что я задыхаюсь, тянусь к тонкой струйке прохладного воздуха, которая дует из кондиционера. Но этого не достаточно. Хочу убежать в уборную, но сразу же понимаю, что не смогу сделать это. Прежде чем я разбужу Анселя, я отчаянно начинаю искать бумажный пакет в кармане кресла передо мной, и едва открыв его, меня выворачивает.

Нет худшего момента

для этого, прямо здесь и сейчас, я уверенна в этом. Мое тело не слушается, и сколько бы мозг не твердил, чтобы тело было потише, пока извергает из себя все, как истинная леди – настолько, блядь, тихо– но этого не случается. Стон вырывается из меня, чувствуя, что еще одна волна подкатывает, и Ансель рядом со ной резко подскакивает, просыпаясь. Он гладит меня по спине, восклицая.

– О, нет!

Вытаскивая мое унижение на поверхность.

Я не могу позволить ему увидеть меня в таком состоянии.

Отталкиваюсь, вставая, спотыкаюсь об него, прежде чем он успевает убраться из своего кресла, и практически выпадая в проход. На меня пялятся другие пассажиры - пялятся со смесью шока, жалости и отвращения - но пусть радуются, что я не уронила пакет с рвотой, когда мчалась по проходу. Несмотря на то, что мне стоит сконцентрироваться на ходьбе, пока я пересекаю самолет, по направлению к уборной, в голове я пристально пялюсь на них в ответ. Они когда-нибудь чувствовали себя плохо в самолете, который наполнен пятьюстами людьми, в том числе, и с их новоиспеченным мужем-незнакомцем? Нет? Ну, тогда они должны заткнуться на хрен.

Единственное небольшое милосердие - это пустой туалет, всего в нескольких рядах, толкаю дверь, практически рухнув внутрь. Выбрасываю мешок в мусорное ведерко и плюхаюсь на пол, склоняясь над туалетом. Холодный воздух обдувает мое лицо, и темно голубой жидкости там достаточно для того, чтобы снова начать рыгать. Мое тело лихорадит, и из меня невольно вырываются стоны с каждым выдохом. Что бы ни было, но вирус во мне, развивается, словно поезд, несущийся по рельсам и влепляющийся в здание на полной скорости.

Бывают в жизни моменты, когда мне становится очень интересно, может ли все стать еще хуже. Я в самолете, с мужем, энтузиазм, которого, по поводу этой затеи, кажется, ослабевает, и я погружаюсь в этот момент в глубокую жалость к себе, когда осознаю — в абсолютном ужасе — что у меня только что начались месячные.

Смотрю вниз на свои белые джинсы и подавляю рыдания, хватаю туалетную бумагу, складываю её и заталкиваю ее в нижнее белье. Подымаюсь, мои руки слабы и дрожат, пока стягиваю с себя и завязываю толстовку вокруг талии. Плескаю водой в лицо, пальцем чищу зубы, и почти затыкаю им рот, когда желудок ухает в предупреждении.

Это настоящий кошмар.

Раздается тихий стук в дверь, а за этим следует голос Анселя.

– Миа? С тобой все хорошо?

Прислоняюсь к небольшой стойке, когда мы пролетаем небольшую турбулентность и от этого буря внутри моего тела только увеличивается. Я почти падаю в обморок от ощущения желудка, зависшего в воздухе. Секундой спустя, отворяю дверь, оставляя небольшую щелку.

– Да, все нормально.
– Конечно же, это не правда. Я в ужасе, думаю, если бы я и смогла сбежать из этого самолета, ползая в туалете, то я бы попыталась.