Сладкое королевство

Кец Евгения

— Ты это из жалости? — усмехается.

— Не говори ерунды, — грею суп и возвращаю тарелку на стол.

Лёня не ест, смотрит на меня, изучает, чувствую, что мне неуютно становится.

— Ты ешь, а я пойду, переоденусь, — покидаю кухню так быстро, как могу.

Переодеваюсь в нормальную одежду, всё-таки мужик в доме и не дело это в полотенце или халате драном шляться.

Шмыгаю и натягиваю джинсы и футболку, стоя спиной к двери. А потом вдруг ощущаю лёгкое прикосновение к талии и замираю как испуганный кролик.

—

Ты плачешь, что ли? — тихо спрашивает Лёня, разворачивая меня к себе.

— Я дура бестактная, прости, пожалуйста, — мямлю. — Нельзя вот так с кондачка такие вещи обсуждать и сразу после ночи вместе. Это странно, и тебе, наверное, неприятно.

— С тобой легко, — улыбается и убирает прядь моих волос за ухо. — Я ни с кем не разговаривал о смерти жены. Всем вокруг плевать на мои чувства и желания. Я слышу только о том, что должен, но всем до фонаря, чего хочу я.

Смотрю в карие глаза и оторваться не могу. Понимаю, что я не сильно отличаюсь от окружения Леонида. Я свои хотелки поставила выше желаний мужчины. Мне безумно стыдно за свой поступок, ведь Лёня мне действительно нравится. Или же мне только так кажется, потому что дома у него бегает живое воплощение моей мечты, да ещё и в тройном экземпляре?

— И чего ты хочешь? — еле слышно спрашиваю.

Вместо ответа получаю поцелуй. Наверное, я должна догадаться. Или же он просто хочет забыться в объятия другой? Думаю, тогда, почти год назад, Лёня пытался хоть как-то наладить жизнь, а вместо этого получил худшую ночь в своей жизни и заперся дома, воспитывая дочерей.

Так и стоим, слившись в нежном солёном поцелуе.

Глава 20

— Мне пора, надо Майю забрать, — шепчет, не отлипая от моих губ. — Да и старшие со школы вернутся скоро.

— Да, конечно, — судорожно киваю. — Ты суп съел?

— Я так плохо выгляжу, что ты хочешь меня накормить? — усмехается.

— Самую малость, — показываю пальцами небольшую щёлочку. — Я ещё в баре решила, что ты слишком уж худой, — признаюсь. — А сейчас и того хуже. Хочешь, я тебе обед с собой положу? У меня много еды, а сестра вряд ли ко мне приедет сегодня... испортится...

Слушаю себя и поверить не могу, что несу такое. Ещё вчера я рассматривала мужчину исключительно как донора, а теперь, что? Неужели я хочу с ним отношения строить?

— А контейнеры будут предлогом встретиться вновь? — улыбается.

— Ну, ты же не заставишь девушку покупать посуду просто так? — улыбаюсь в ответ. — У меня есть зефирки клубничные, домашние, конечно. Думаю, девочкам понравятся.

— Они ещё торт не съели. Там сколько? Пять-шесть килограмм?

— Четыре с половиной вместе с фигурками, — мотаю головой, но быстро понимаю, что дело не в реальном весе, а что детям сладости нежелательно в таких объёмах. — Я готовлю из качественных продуктов, никакой химии, —

оправдываюсь. — В современных соках и то больше гадости. Сыры сама делаю, сливки фермерские...

Лёня слушает и умиляется. Наверное, выгляжу я смешно. Стою, оправдываюсь, как дура, защищая сладости, вместо того, чтобы согласиться с мужчиной, что детям эти сладости не надо бесконтрольно есть. Но устоять не могу.

— И клубника тоже натуральная, я сама пюре из ягод делала и варила для зефира, — последнее оправдание.

— Хорошо, но только по одной, — соглашается со мной Лёня.

— За кого ты меня держишь? — громко возмущаюсь и, отодвинув мужчину, злобно топаю на кухню. — Хочешь, чтобы твои дочери сказали, что я жадина?

Открываю шкаф, достаю коробки, одноразовые. Торможу на секунду, но не думаю, что стоит в контейнеры складывать продукты. Так у Лёни будет возможность сказать, что он просто купил детям ещё моих сладостей, не давая понять Саше, что провёл у меня ночь.

Распихиваю по упаковкам зефир, конфеты с орехами и в стеклянную баночку шоколадно-ореховую пасту перекладываю. Баночка тоже оформлена в моём стиле, с визиткой, так что никто не догадается о нашем рандеву.

— Ты решила мне всю еду отдать? — смеётся.

— Это не тебе, — отмахиваюсь. — Это для девочек. Себе можешь выбрать что-нибудь в холодильнике.

Упаковываю сладости так, будто на продажу, ленточку завязываю, бантик старательно делаю, составляю всё в фирменный крафтовый пакет. Мне не до Леонида.

— Ого...

Мельком смотрю на озадаченного мужчину, похоже, размышляет, куда это я здесь столько коробок наставила.

— У меня есть лазанья, — выпаливаю. — Замороженная.

— А её морозят? — изгибает бровь.

— Угу. Ты ешь лазанью?

— У меня такое чувство, что ты пытаешься от меня откупиться. Будто что-то сделала не так. Точно всё нормально? Или думаешь, мне было плохо ночью?

— Не говори глупостей, — морщусь, а ведь Лёня прав, я чувствую вину за свой поступок, и да, хочу порадовать его. На случай если всё получилось, он хоть не решит, что я нарочно... — Я просто хочу угостить девочек, ну и тебе немного сладкого перепадёт, — хихикаю, как-то прозвучало это не так, как я хотела.

— Вот как... да это же целая гора сладкого. Как бы не умереть от засахаривания...

— Божечки! Да твоя жена — святая женщина. Если ты и с ней так разговаривал, ей памятник поставить надо. Вот, что ты за человек? А? — хмурюсь. — Кто ж твои шутки и комплименты вообще переваривать может?

— Ну, раз я всё ещё здесь, а ты собираешь гостинцы мне и моим детям, — изгибает губы, будто прикидывает что-то в уме, — смею предположить, что ты согласишься сходить со мной на настоящее свидание.

— Эм...

Понимаю, что это не вопрос. Лёня не спрашивает, он утверждает. Да и нет мне смысла отказываться.