Сламона
Шрифт:
Мильн подкрался к двери, долго-долго прислушивался к голосам и топоту в коридоре, потом попятился, так же тихо вернулся в закуток за открытой дверцей шкафа и уселся на полу на своей рваной госхольновской куртке.
Человек, сказавший «сламона», велел умыться — значит, Мильн должен был умыться, даже если ради этого ему придется прорываться в умывальную сквозь стаю голодных крокк! Только крокки — сущие пустяки по сравнению с толпой приютских мальчишек, которые наверняка уже знают, что на их этаже появился гений, вундеркинд из филиологической спецшколы… Встретиться с ордой этих тварей было выше всяких человеческих и нечеловеческих сил!
Мильн уткнулся лицом в свои
Что толку реветь, слезами все равно не умоешься, значит, придется-таки идти в умывалку!
Потому что так приказал человек, ляпнувший заклинание «сламона».
И если приютские не утопят новичка в умывалке, ровно в восемь он должен будет пройти через пол-приюта и впервые появиться в здешней столовке…
Потому что так приказал человек, ляпнувший заклинание «сламона».
А если каким-то чудом Джон сумеет дотянуть до ночи, ему придется ночевать рядом с Бэк-Джоем и его компашкой в этой комнате, где даже вещи смотрят на него, как на врага…
Потому что так приказал человек, ляпнувший заклинание «сламона».
И даже если Джон доживет до утра, его будет ждать еще целый день в приюте, за этим днем — еще один день, а потом еще один, и еще!
«Всего на какую-то пару месяцев», — сказал предатель господин Пак, но с тем же успехом он мог бы сказать: «Всего на какую-то сотню лет»! А сам он смог бы протянуть пару месяцев в клетке с кобрами и гадюками?
И ведь отсюда никуда не убежишь… От заклинания «сламона» не скроешься, даже если Мильн попробует рвануть обратно в Госхольн или в какой-нибудь другой город, Тройное Заклятье настигнет его везде! Его поймают и приволокут обратно в приют, и уж тут Куси-Хватай обязательно обломает его, утопит в мазутной луже, сделает из него человека!
Лучше не трепыхаться, а то будет только хуже…
«Если хуже уже нельзя — значит, должно стать лучше», — сказал однажды Великий Маг Теварец.
Он сказал это в тот страшный час, когда развалины маяка были зловещими и холодными, серебряные пули сотнями расплющивались о защитное поле хобо в проломах стен, в маяке для раненных не хватало живой воды и все костры светили тускло, почти не грея…
Великий Маг заговорил тогда раны полумертвому лесному троллю, с трудом дохромал до погасшего камина, протянул к нему руки, пробормотал эти слова — и вдруг в камине вспыхнул жаркий огонь, а из-за углей выглянула и вильнула хвостом чудом уцелевшая саламандра…
Если хуже уже нельзя — значит, должно стать лучше…
Раз так сказал Великий Маг Теварец, значит, так оно и есть!
Мильн в последний раз хлюпнул носом, лег щекой на колени и затих.
Вот бы просидеть в этом убежище за дверцей шкафа всю жизнь, не умываясь, не ужиная, а главное, не видя и не слыша никого из лю…
— ДЭВИ!!!
Воздух в проходе между кроватями заколыхался, стремительно загустел, побелел — и в комнате во всем своем призрачном великолепии возник Повелитель Царства Духов и Теней, коснувшись шлемом замызганной лампочки под потолком.
Дэви открыл глаза, посмотрел на Рыцаря, но не шевельнулся.
— Я и без того знаю все, что ты скажешь, крестный, — прошептал он. — Только знаешь — если бы я был таким же бесплотным, как ты…
Но Рыцарь-Бродяга сказал вовсе не то, что ожидал от него услышать Дэви.
— В МАЯК ТОЛЬКО ЧТО ПРИМЧАЛСЯ ДЕМОН-ВЕСТНИК!!! ПРИНЕС ВЕСТИ С ИННЭРМАЛА!!! — бешено гаркнул Повелитель Темного Царства. — Черная королева недавно послала в Южное море три своих корабля! Эти корабли попытались добраться до Острова Русалок, но рифы не пустили их дальше Поющих Скал. Корабли повернули обратно, но
Дэви начал медленно поднимать голову с колен.
-…Взрослую русалку люди убили гарпуном, а маленькую поймали сетью и привезли в Черносонию, в Глор! Теперь ее держат во дворце Черной Королевы, в Подвалах Погибших Душ, а завтра отдадут колдуну Конраду… Ты слышишь меня, Дэвид?! Дэви, ты слышишь меня-а?!.
Слышал ли он Рыцаря-Бродягу?
Еще бы!
Конечно, Двэи его слышал, — и не чувствовал больше ничего, кроме неистовой лютой ненависти, поднимавшейся в нем крутой горячей волной! Эта волна росла, как цунами над побережьем, смывая страх, смывая тоску и боль, смывая бессилие и отчаяние, становясь сильнее всех злобных чар, сильнее даже Тройного Заклятья!
Все вопли в коридоре внезапно смолкли — и остановились все часы в прюте — и синяки и ушибы перестали ныть — и дом вдруг припадочно задрожал, отчего на кухне из котлов выплеснулась горячая каша, окатив штаны Бэк-Джою и его дружкам!
— Как только маленькая русалка попадет в руки Конраду, колдун прикончит ее и скормит ее Силу своему Кровавому Кристаллу! Ты слышишь меня, Дэвид, охэй?!
Еще бы, конечно, он слышал!
В широко распахнувшемся туннеле Прорвы с воем закрутились спиральные потоки воздуха и воды, в Бермудском Треугольнике в Пределе исчез еще один корабль, а в Запределье Поющие Скалы встретили появление этого корабля гулкой насмешливой песней…
— …Дэвид, ты слышишь меня-а?!!
Да, он услышал крик Рыцаря даже сквозь грозное завывание Прорвы — и отозвался таким неистовым яростным воплем, что стены приюта лопнули, разлетелись в клочья, как мыльные пузыри, и больше не смогли его удержать!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Запределье. Час возмездия и справедливости. Ронгхэльм
Дэви упал на каменный пол — мягко, на четвереньки, как учил его падать ягуар Танга — и замер, прильнув к холодному камню, потому что рядом разговаривали люди.
Еще в воздухе он успел прошептать заклинание невидимости, но не понял, подействовало оно или нет, потому что оказался в кромешной тьме.
Зато в той стороне, откуда доносились человеческие голоса, мерцал неяркий свет, и едва глаза Дэви привыкли к темноте, он разглядел там небольшую жаровню, стол, на котором валялись непонятные зловещие железяки, и два тусклых факела, укрепленных на дальней стене…