Слава не меркнет
Шрифт:
— Я согласен быть судьей в таком соревновании. Берете? — вставил подошедший к ним Кольцов.
— Михаиль Ефимович, — произнес со своим характерным акцентом Залка, — подзадоривает нас, а?
— Ну что ты! Просто хочу, чтобы фашисты о вашем соревновании как можно скорее на собственной
шкуре узнали.
В далекой Испании свела судьба этих замечательных людей, чьи жизни сверкнули как звезды, вспыхнувшие ярко, погасшие быстро.
Через несколько месяцев под Уэской снаряд, попавший в машину, оборвал жизнь
писателя Мате Залки.
Но пока они все были вместе и были друзьями. Ими и остались в памяти всех, знавших их.
Через некоторое время Дуглас вновь встретился с Лукачем. В том же подвале на улице Алкала в штабе
генерала Миахи шло обычное совещание, на котором обсуждалось положение на фронте. На какое-то
время там установилось затишье. Но это было обманчивое затишье.
Лукач, наклонившись к сидевшему рядом Дугласу, тихо спросил:
— Слыхал, друже, итальянцы свой корпус из-под Малаги к Сории перебросили?
Глаза быстро отыскали на большой, висевшей напротив них карте Сорию. Она примостилась как раз над
выступом, который здесь образует линия фронта. [71] Отсюда, с севера, удобно было нанести удар и на
Мадрид, и в сторону Средиземноморского побережья, рассекая фронт и отрезая тем самым столицу от
Каталонии.
— На Мадрид или к морю? — Дуглас вопросительно посмотрел на Лукача.
Тот молча пожал плечами.
О том, что якобы четыре с половиной тысячи грузовых автомобилей уже несколько дней перебрасывают
итальянские части с юга на север, слухи уже ходили. Теперь они оправдывались.
Итальянцы, которым взятие Малаги, легкое по причине беспечности и предательства местного
командования, вскружило голову, во всеуслышание объявили, что лишь их присутствие в Испании решит
исход войны. Конечно, в пользу фашистов.
8 марта 1937 года они начали наступление из района сосредоточения вдоль Французского шоссе на
Мадрид.
В состав итальянского экспедиционного корпуса входили дивизии «Божья воля», «Черное пламя»,
«Черные перья» и механизированная дивизия «Литторио». В общей сложности они насчитывали
семьдесят тысяч солдат и офицеров, сто сорок танков, сто десять броневиков, двести пятьдесят орудий, тысячу восемьсот пулеметов. Корпус поддерживало двести самолетов.
Против всей этой махины стояла всего одна, растянувшаяся на восемьдесят километров, от отрогов
Сьерры-Гвадарамы до пустынного плато Альбарасин, плохо вооруженная дивизия республиканцев, В ней
было десять тысяч бойцов с восемьюдесятью пятью пулеметами и пятнадцатью орудиями. Практически
этот сектор Арагонского фронта был оголен.
Итальянцы двигались, словно это был обычный [72] марш, не рассчитывая на серьезное сопротивление.
Дугласа срочно вызвали в штаб. Там в кабинете нашего главного военного советника Г. М. Штерна, сменившего
— Надо действовать немедленно, — сказал ему Штерн. — Решайте.
— Попробуем, — ответил Смушкевич.
Короткая испанская зима была на исходе. Но весна давала о себе знать лишь редким появлением солнца, дождями, смешанными с мокрым снегом. По утрам то тут, то там сверкали стеклянные лужи.
Прижимаясь к земле, плыли низкие облака. Временами сильный порывистый ветер разгонял их, и тогда
проглядывало застывшее белесое небо. Раскисли, превратившись в сплошное месиво из темно-красной
испанской глины, аэродромы.
При такой погоде не могло быть и мысли о полетах. Но тем не менее надо было действовать. Остановить
итальянцев или хотя бы задержать их до подхода резервов надо было сегодня, сейчас.
Авиация была разбросана по многим аэродромам. Дуглас принимает единственно возможное в подобной
ситуации решение: сосредоточить все самолеты на ближайших к противнику летных полях.
Вечером на базу бомбардировщиков в Сан-Клементо наконец добрался насквозь промокший инженер
Женя — так звали тогда нашего авиационного инженера Залика Ароновича Иоффе. Разыскав
оставшегося за командира эскадрильи штурмана Прокофьева, он передал ему приказ командующего.
— Феликс, — сказал Иоффе, называя Прокофьева его испанским именем. — Враг рвется. Сдержать его
нечем. Дуглас собирает всю авиацию. Сегодня [73] там действуют истребители. Вы должны взлететь
обязательно.
— Попробуем, — ответил Феликс.
Но оба пока еще не знали, как это можно сделать. Самолеты стояли, увязнув колесами в глине.
— Слушай, — предложил Иоффе. — А что, если настелить полосы? Ну там из веток, камней, досок. Из
чего придется... Как думаешь, а?
— Попытаться можно, — согласился Прокофьев.
Тут же было поднято все население маленького городка. Несли все, что может оказаться полезным для
«пилотос».
Тем временем Прокофьев, Иоффе и Николай Остряков, командовавший экипажем бомбардировщика, которому предстояло взлететь первым, тщательно обследовали аэродром и обнаружили небольшой холм.
Здесь было посуше, чем на остальном поле.
Решили взлетать с этого бугорка. На него буквально на руках втащили самолет Острякова.
— Давай сольем горючее. Оставим только минут на сорок, — предложил Остряков летевшему вместе с
ним Прокофьеву. — До Алкала ведь столько и будет. А больше нам не надо. Снимем пулеметы, турели.
Стрелка оставим. Он со всем хозяйством потом подъедет.
— Хорошо, Коля, — согласился Прокофьев. — Давай.
Оба сели в машину.
— Женя, ты оставайся пока здесь, — сказал Прокофьев стоявшему рядом Иоффе. — Если наш взлет