Славенские вечера
Шрифт:
Он, воздев длани вещал:
"О ты, существо великое и премудрое! На заката дней моих я познал тебя, и душа моя обновилась; природа явилась мне в новом виде, и сердце мое стало биться жизнию, дотоле неизвестною. Благословляю тебя, существо непостижимое, но великое и благодетельное!
Грозно было чело твое в ночь протекшую; ты возвысил длань, и небеса воспламенились, произнесли стон и вопль, земля затрепетала, страшась своего уничтожения!
Увы! Познаю вину истинную, почто бог любви и милосердия ополчается гневом великим, разрушает жизнь, прежде
И теперь, когда гремишь ты в превыспренних, сгущаешь тучи железные, ниспосылаешь грады и наводнения, когда риза твоя горит огнями поражающими, - и теперь есть убийцы и хищники, есть клятвопреступники и обольстители! Что же было бы на земле несчастливой, когда бы злобные обитатели ее беспрерывно зрели вечную благость твою, никакими злодействами неизменяемую?
Благословляю тебя, существо непостижимое, но великое, благодетельное и правосудное!"
Умолк, пал ниц на землю, и мольбы его воскрнлялись к престолу вечного.
Восстав от земли, узрел он двоих странников: юношу в броне богатырской, но без оружия и деву красоты отличной. Робость питала взоры пришельцев сих, движения их означали нерешительность; одежды показывали, что нощь целую провели они в странствии трудном и заботливом, под открытым небом.
"Странники!
– возопил Мирослав, - се хижина старца отверзта. Не ищите неги и роскоши, - и вы покой обрящете".
Юноша косными шагами приблизился. Юная подруга его едва могла ему следовать, опершись на рамена возлюбленного. Каждый взор ее, к нему обращенный, каждое движение его показывало, что путеводитель ее - есть друг сердца, есть щит ее добродетели, бытия ее, отрада последняя.
"Почтенный житель пустыни безлюдной!
– вещал юноша, приближаясь к Мирославу, - я познаю мудрость твою великую. Ты оставил людей с их злодействами. Ты оставил прелесть роскоши житейской и наслаждаешься счастием.
Боже великий! Почто не оставил я чертогов княжеских, злата и сребра, в них блистающего! Тогда я не познал бы бедствий, меня удручающих, и сей юный, прелестный цвет любви моей не томился бы пагубным бездождием!"
Он сказал, склонился на грудь прелестной сопутницы; слеза повисла на седых ресницах Мирослава; он произнес тяжкий вздох и заключил обоих странников в своп объятия.
"Кто ты, юноша благородный?
– возопил он, проливая слезы.
– Кто ты, дева прелестная?"
Юноша отер слезы свои, еще раз обнял старца и с сердечною доверенностью отвещал ему:
"Я Святослав, сын Владимиров!"
Мирослав в изумлении отступил от пего:
"Ты -- Спятослан, убегающий л.тобы и мщения Святополка, брата своего! И невинная, юная, кроткая Псмешья есть виною его неистовства! По что Владимир, родитель твой?" - вопросил Мирослав с трепетом.
Святослав покрылся бледностию. Он возвел взоры свои к небу.
"Понимаю, - сказал Мирослав, - видел я звезду светлую, падшую с высот неба киевского. Кровавая туча заступила место ее; слышны были удары грома рьяного и блеск ослепляющей молнии!
–
"Нет более!" - возрыдал Святослав и пал на колена; Немения склонилась на выю его. Се мгновение грозного молчания!
"Тако оканчивается поприще жизни!
– рек Мирослав.
– Обладатель света и рабы последние склонят главы свои.
Пройдет время недолгое - рассыплются памятники пышные, и путник не найдет места, где тлеют останки мужей великих. Участь мира подлунного! Но по что возненавидел вас Святополк, грозный сын кроткого Владимира?"
Святослав вещал: "Умоляю тебя дать убежище и покой утомленной моей сопутнице. После поведаю тебе вину горестного моего странствования из дому родительского, из града отечественного".
Он рек, - Мирослав взял Немению за руку, ввел ее в хижину и предложил убогий одр свой. Она возлегла. Старец с Святославом взошел на прежний холм, возлегли там, и Святослав начал свое повествование:
"Склонилось солнце Владимирово к своему западу.
Слабы стали мышцы старческие править браздами илацения обширного. Померцающие взоры его с трудом уже отличали друга верного от льстеца коварного и гордое искание почестей от благородной любви к чести отечества. В таковое время жизни его возлюбил он, более прочих сынов своих, гордого, неукротимого Святополка и вверил ему покой и благо отечества.
Грозен, подобно туче, взор Святополков; бурен дух его, как вихрь, сын песчаных долин Днепровых. Не любил он покоя, и одни кровопролития веселили его. Он возбудил недоверчивость в Ярославе, старшем сыне Владимира, владыке великого Новаграда.
Развеял сей знамена бунта кроволитного, двинулись ко граду Киеву преступные полчища его, растерзалось сердце отца чадолюбивого, и грозное воинство, им предводимое, явилось на полях ратных. Победа увенчала седую главу рыдающего о пен Владимира.
Незадолго пред тем неопытный взор любви моей остановился на дщери благородного Леона, бывшего более друга Владимирова, нежели князя пленного, я возлюбил Немению, и счастие мое исполнилось совершенно, когда познал я взаимную любовь ее.
Я пал к стопам родителя, и соизволение его возвеличило меня превыше всех обладателей мира. Господствующий Святополк, в свирепой душе коего никогда любовь не обитала, был беден, ничтожен в глазах моих. Увы! как мало постигал я вину исступления и свирепости Святополковой.
Подобно раскаленному жерлу горы Сицилийской, давно пламенело сердце его к прелестям Немении; подобно стреле молнийной, которая, раздирая сгущенный помост неба, убийственными взорами ищет высот на земле устрашенной, находит и раздробляет древа и камни, - такими взорами провождал всегда Святополк юную подругу души моей, когда она шла по страну меня увенчанная цветами прелестными.
Он открылся Леону, греку честолюбивому, и владеющий злодей предпочтен им безудельному сыну Князеву; он дал ему позволение искать ее соответствия, обещав по окончании браней междоусобных вручить ему и руку ее. Я также ждал сего, полагаясь на изволение родителя.