Славенские вечера
Шрифт:
Давно уже царствовало спокойствие и радость в престольном граде Киевом; веселие роскошно обитало в палатах князя Владимира; упоение пиршеств блистало во взорах княжеских и всех вельмож и витязей двора его. С появлекия Зимцерлы румяной до восхода звезды вечерней народ и воинство воспевали песни мирные; князь ласково угощал каждого во дворе своем; витязи безоружны. Казалось, небо возжелало осчастливить народ, крепкий и твердый во бранях грозных, и мудрого повелителя их, неутомимого во дни невзгод военных, неподражаемого в часы веселия роскошного.
Вероломные
"Веселится грабитель богатств наших, - вещали повелители града Константинова.
– Злато наше блистает в его чертогах; тканьми нашими украшает он стены теремов своих, и нашими перлами - камнями богатой Индии - освещает он любимиц своих бесчисленных. Пойдем наказать жестокого, пока не возбудился он от упоений роскоши, пока орды его послушников, рассеянные по долинам мирным, поют песни любовные!"
Вещал кесарь, - и полки греческие, подобно вранам хищным, стекаются под знамена вероломного рушителя слова своего царского, условий мира долговечного.
Тогда один от среды старейшин совета великого вещал:
"Не тако, повелитель, надлежит нам вести войну с Владимиром. Не рать его бесчисленная устрашала полки наши - его витязи, подобные столбам адамантовым, всегда были препоною победе. Опыты битв протекших уверят в сем тебя, твое воинство и мир подсолнечный. Доколе они окружают Владимира, нет в свете ему поборника. Отнимем прежде от него сию ограду крепкую, и тогда богатства российские отягчат твоих воинов; злато и камни самоцветные воссияют в твоих чертогах".
"Но кто отнимет у Владимира избранных друзей его?" - вещал коварный повелитель.
"Сила воинства великого сего не сделает, - ответствовал советник, - но душа князя Владимира тебе открыта. Подобно древнему Соломону, возлюбил он мудрость и блеск прелестей женских; непобедимый во бранях, теряет силу свою и мочь великую в объятиях теремов своих. Витязи его - ему последуют. Сим оружием нападем прежде на двор княжеский, - и пока не пробудился князь от сна, его упоевающего, отвлечем от него друзей преданных, и обезоруженный от богатырей своих, будет умолять о мире и помиловании!"
Речь сия понравилась. Собрался совет мудрейших и определил решительно отослать ко двору Киевскому опаснейШую из дев греческих, прекраснейшую солнца весеннего, коварнейшую самого ада, отослать Ирену, первую любимицу кесаря.
Она отправилась со свитою малолюдною. Прелести, коварство - струились по следам ее.
Веселый Владимир не предвидел сего нового перуна, готового пасть на двор его из рук прелестной обольстительницы. Беспечно угощал он друзей своих и незнаемых: как вдруг, в один прекрасный день, узрели они - вдали Киева, на изумрудной долине, омываемой ручьями, подле рощь пленительных, узрели они шатры белольняные, и в средине их один, с блестящею золотой главицей.
"Теки, Папаевич!
– вещал Владимир одному из друзей своих.
–
Папаевич потек и вскоре возвратился! Кто опишет приятное изумление Владимира и его витязей?
Ирена, - не было в мире ничего ей подобного, - Ирена, в светло-голубой одежде, усеянной цветами златыми, медленными стопами шла во след витязю, в чертог пиршества. Таково течение месяца, когда он на светлом небе, окруженный звездами кроткими, смотрится в тихие струи днепровские.
Восшумели витязи; молнии засверкали во взорах каждого; пурпур разлился по ланитам их, и широкие груди роскошно волновались.
"Великий повелитель народа великого!
– вещала Ирена, преклонив робкие взоры свои.
– Не единоборства ищу я в областях твоих! Слава твоего имени и друзей твоих привлекла сюда стопы мои; я пришла увериться, справедлив ли слух о ласковом князе Владимире, когда он, забыв битвы кровавые, покоится мирно в своих чертогах?"
Владимир с кротостию подал ей руку свою, и уже неравнодушные витязи бросали на нее влюбленные взоры свои.
Добрыня, Рогдай, Папаевич, Бурновей и многие не столь знаменитые, казалось, читали во взорах один другого: "Она моя, хотя бы должно сразиться с целою вселенною!" - тако коварная прелесть эта мгновенно окружила их сетями цветочными. Один мудрый Велесил оставался дик и пасмурен. Казалось, присутствие прелестей гречанки умножало суровость его непобедимую.
Прошло тридесять дней пребывания ее на земле Киевской, и витязи непрестанно становились влюбленнее. Всякий из них мнил преимущественно ей понравиться, но красавица упорствовала объявить имя своего победителя.
"Вы все открыли мне любовь свою, - рекла она в один день кругу витязей, - прежде нежели изберу кого-либо себе повелителем, хощу опытов любви его. Завтра, с появлением зари утренней, сниму я шатры свои белые. Хощу видеть области других княжеств, Киеву сопредельных. Кто из вас будет моим путеводителем?"
"Я хощу быть им!" - разлилось со всех сторон.
Витязи взглянули друг на друга с негодованием, и впервые братская дружба их склонилась к расторжению.
Смертоносная ревность начала точить сердца бесстрашные, и ненависть взаимная обнаружилась. Владимир вздохнул и удалился.
На утрие, едва небо киевское озарилось румянцем, уже не видно было блестящих шатров гостьи вероломной. Ирена, на гордом коне своем, удалялась от Киева. Сонм русских витязей в безмолвии окружал ее.
Осиротел Владимир в пространном дворе своем; грусть жестокая теснила доброе сердце княжеское.
"Таково - вещал он, обратясь к Велесилу (он один только не оставил его), - таково, Велесил, сердце человеческое! Они оставили друга и благодетеля и устремились за бренными красами прелестницы".