Славичи
Шрифт:
дед Столет сколь уж пасет, да и слово тако знат – сам на завалинке у избы сидит, а стадо
одного его шепотка слушатся и ни один зверь-то к нему близко не подберется …
– Не гоношись, кому сказала-то! Ком, значит, к Суховейке-то приходил?
Допытывался?
– Приходил, точно дело, а тот так и сказал: нынче же в болото топиться пойду. Нече
говорит …
– Ты вот что, Кривка: беги-ко, погляди, где тетка Задора. Если она от Ставрихи уже
домой
– А ты че удумала?
– Не твого ума дело, робенок. Давай-ка, скоренько.
– Ага, как подглядеть, так – давай, а как цаво друго: так – робенок, – обиделся Кривка.
– Присмотришь – пирожок медовый дам, – пообещала Липка.
Крив развернулся и без разговоров шмыгнул в кусты. Липка постояла с минуту, о чем-
то раздумывая, а потом, тряхнув упрямо головой, решительно направилась в землянку.
В темной избе никого не было – все готовились к празднику, у каждого было свое
дело. Липка споро забралась на лавку, стащила с воронца короб со своим приданным
и, достав праздничный наряд, переоделась.
Снятую одежду аккуратно сложила в короб.
В это время темная тень заслонила дверной проем, и в избе стало совсем темно.
– Лип, ты цё тут? Иди ужо, помоги-ко, пироги поспели, надобно в печь ставить, –
окликнула ее появившаяся в дверях мать.
Но, отойдя в сторону и разглядев в полутьме дочь, Некраса остановилась, прижав
руку ко рту.
– Ох, дитятко, ты цё же удумала?
39
– Не надо, мама, – отозвалась Липка. – Не дам ему напрасной смертью изойти.
Выхожу, не хуже других будет. И ему дело найдется. Противу мого слова никто не
станет!
– Так-то оно так, Липушка, да выправится ли? А ежели нет – век вековать за убогим-то
будешь, – прошептала Некраса, смахивая слезы.
– Не плачь – я от своего слова все одно не откажусь. Лучше с калечным да любым,
чем одной-то век вековать.
– Да как же одной-то, доцушка, как же одной?! Вон молодых-то сколь. К кому-нето и в
женки можно …
– Нет, мама, ни за кого более не пойду. Благослови, раз уж увидала. Тогда по селищу
открыто пойду.
– Ох, горюшко-горе, – прошептала Некраса. – Иди ко мне, чадушко горемычное.
Липка подошла и встала на колени перед матерью, поклонилась ей в ноги. Некраса
прошептала молитву и протянула дочери кику, которую готовила для нее, но не думала,
не гадала, что так-то придется ей передать этот символ замужества.
Липка шла по селищу, гордо вскинув голову. Издавна повелся такой обычай –
девушку, которая сама сваталась, никто прогнать не смел:
навалится – до седьмого колена изведет. Но и не каждая на такое решится, потому как
хоть и почетно такое сватовство, но не будет тогда ни жениховского ухаживания, ни
сговора, ни предсвадебных обрядов с девичниками да смотринами, ни пышной
свадьбы. Как пришла, да что с собой принесла, так в тот же день женой и стала.
Но древний закон девичьего сватовства от любой беды мог избавить, даже от
жертвенного огня и казни уберечь. Женщина – берегиня, ей лучше знать, кто жизни
достоин – то она сердцем чует и потому никто против ее слова не выступит.
Когда Липка подошла к землянке Суховея там уж, почитай, все селище собралось: от
родичей отродясь тайн не бывало. У землянки стояли Вышата и Верея, его мать с отцом,
и сам Суховей, бледный, как льняное полотно. Стоял, неуклюже опершись на палку-
клюку.
Его глаза горели одним вопросом: как же так?
Липка подошла и поклонилась в пояс будущим отцу и матери:
– Примите, теперь я ваша невестка.
40
Вышата и Верея поклонились в ответ и отступили. Липка подошла к Суховею и подала
ему с поклоном плетку и кику, прилюдно опустилась перед ним на колени. Он взял их
молча, дрожащими от волнения руками, трижды приложился плеткой поперек ее
спины, принимая на себя обязанности мужа и защитника, после того надел на голову
простоволосой Липки рогатую кику, а уж потом поднял за руки и поцеловал в обе щеки,
уважая ее решение. Затем они развернулись и поклонились сначала отцу-матери, далее
людям, а вслед за тем и на все четыре стороны, призывая в свидетели сего действа,
небо, землю, воду и богов.
Молчали люди, зная, что сейчас совершила Липка: за убогим жить – роздыху не
знать, самой и свою, и его работу справлять придется. Но глаза Липки сияли
неподдельным счастьем, она улыбалась открытой радостной улыбкой – знать крепко
любила своего суженного. И люди заулыбались в ответ, зашумели сначала тихо, потом
громче.
– Эх, ма, – бросил шапку на землю Борислав, пестун Суховея, – быть посему!
Готовьтесь, люди, сегодня праздник, а завтра пир свадебный сыграем. Богиня Лада тако
дело устроила – отпраздновать надобно.
– Дык, вроде не положено-то, – встрял вечно сомневающийся Горбыша.
– Молчи, уж, – пробасил довольный Стрый, – то дело людское, захотели – справили.
Богиня супротив радости ничего иметь не может.