Славянский меч(Роман)
Шрифт:
В мгновенье ока Тунюш понял, что произошло. С притворной любезностью он спросил, где старейшина Сварун. Подъехав к самому шатру, он с коня приветствовал старейшину.
Тунюш был коренастый угловатый человек с бычьей шеей. Крупная голова его глубоко ушла в плечи, нос был сплющен, на подбородке росли редкие волосы, маленькие и живые глазки все время бегали, сверкая двумя черными искорками подо лбом. На голове его была остроконечная шапка, на груди — тонкий пластинчатый доспех, поверх которого развевался багряный плащ. Худые бедра прикрывали косматые козловые штаны.
— Ты
— Куда путь держишь? Сходи с коня, подсаживайся к нам и ешь!
Тунюш спешился.
— В Константинополь, хочу обмануть царя и получить денег, — сказал он и захохотал.
— Управда — могучий государь, разве ты не боишься его?
— Могучий? Ты могуч и я могуч, потому что нам знакомы меч и шестопер. А он сидит на золотом троне, крутит исписанные ослиные кожи и холит свою красотку, такую блудницу, что Тунюш ее к хвосту своего коня не привязал бы. Стоит только Управде услышать: «О царь, варвары подходят!», как он сразу отворяет сундук, насыпает золота и молит: «Успокой их, Тунюш, дай им денег, вот бери золото и серебро!»
— Не верю! Управде служил Хильбудий! Это демон! У кого такие воины, тот может спокойно сидеть на золотом троне!
— Хильбудий был один! Теперь путь в страну свободен. Можешь идти до самой столицы, коли есть охота!
— Эх, я-то пошел бы, да вот анты, анты…
Глаза Тунюша вспыхнули.
— Позволь моим людям переночевать в лагере. Завтра мы поедем дальше.
— Вы — наши гости. Что наше — то ваше.
Гунны смешались со славинами. Тунюш приветствовал славинов, а потом не спеша перешел к антам и лег среди их старейшин.
Между тем в душе Истока зрело дерзкое решение.
Он разыскал Радована.
Тот сидел в сторонке за кустом и связывал оборванные струны лютни. Старик был мрачен и зол. Когда Исток подошел к нему, он исподлобья взглянул на него и продолжал заниматься своим делом.
— Ты один, Радован? Певец, а прячешься под кустом!
Радован не ответил ни слова. Лишь резанул его острым взглядом из-под нахмуренных бровей.
— Что не в духе, Радован? Или лишнего хлебнул?
Старик посмотрел на него в ярости.
Но Исток спокойно подсел к нему, помолчал, а потом сказал:
— Не сердись, дядюшка, я хочу расспросить тебя о важных делах!
— Спрашивай!
— Ты идешь в Константинополь?
— Да, в Константинополь! Я не могу жить среди таких дикарей. Все струны мне порвали, вурдалак их заешь!
— Возьми меня с собой?
— Сын Сварунов, не дело ты задумал! Тебе, сыну вождя, — дома сидеть, а мне, певцу, — по белу свету бродить.
— И все-таки я пойду с тобой. Я хочу идти, мне надо идти!
— Византиец лишил тебя разума. Не болтай попусту! Сиди дома, не убивай отца своего. Подумай, ведь ты у него теперь единственный сын.
— Потому мне и надо в Константинополь.
— Шетек [35] поймал тебя в свой капкан и помутил тебе разум. Я скажу отцу, чтоб он нарезал прутьев и вразумил тебя.
— Дядюшка, смилуйся, возьми меня
— Глупец что вода — знай себе прет вперед. Растолкуй мне, какая надобность толкает тебя в Константинополь?
35
Шетек — по более поздним, распространенным у некоторых славянских племен, представлениям — божество домашнего очага (домовой — у восточных славян IX–X вв.).
— Хочу научиться воевать по-византийски!
Радован разинул рот и долго смотрел на юношу широко раскрытыми глазами, держа в руках концы оборванной струны.
— Воевать по-византийски! Но ты умеешь воевать по-своему. И только что доказал это, мне отроки рассказывали.
— Византийцы воюют лучше. И я хочу у них поучиться.
Радован размышлял, связывая струны.
— Ничего не скажешь, придумал ты неплохо. Сам царь обрадовался бы такому воину. Но знай, там варваров первыми посылают в бой, и они редко возвращаются живыми.
— Перун станет хранить меня.
— Хорошо! Ты славный юноша, кто знает, может, тебя и ждет счастье. Я возьму тебя с собой, но как только мы выйдем в путь — ты мой сын. Понял?
— Понял, любезный отец!
— Тунюш тебя видел?
— Нет!
— И не должен! Тунюш — хитрая лиса. Он едет в Константинополь, чтобы там продать нас Управде за рваную конскую сбрую. Потому-то я от него и спрятался. О своем замысле — никому ни слова.
— Ни слова, отец!
— Гуннам на глаза не показывайся. Ночью мы скроемся. Но подумай хорошенько, твой отец умрет с горя!
— Не умрет. Девять сыновей его пали — и он не умер.
— Ладно. Готовься. Надень холщовую рубаху и захвати с собой овчину, в Гемских горах будет холодно. Оружие не бери. Только нож спрячь за пояс. Может пригодиться.
— И двух диких коней возьму.
— Не надо. Музыканты и певцы ходят пешком. Да и спешить нам некуда.
— Только молчи, отец!
— Ты тоже помалкивай и избегай Тунюша. Вечером, когда все улягутся, жди меня за этим кустом!
Радостно попрощался Исток со стариком. В душе у него все кипело. Заманчивые картины сменяли одна другую. Он мечтал о ратных делах, о прекрасном Константинополе, мечтал о том, как вернется домой умелым и ловким воином, и его изберут вождем. А вдруг он погибнет бог весть где, вдруг никогда больше не увидит своего племени, отца, сестры своей Любиницы? Сомнения боролись в нем с решимостью.
А Радован долго раздумывал, связывая струны, и наконец решил:
«Пусть идет дерзкий отрок! Вдвоем веселей будет. Посмотрит цирк в Константинополе, а там затоскует по дому, и весной я приведу его обратно. А в войско ни за что его не пущу. Совесть потом заест».
Важно развалившись среди антских старейшин, Тунюш выпустил свои щупальца и вскоре выведал мнение антов о походе на юг. Он-то хорошо знал, что гарнизоны вдоль дороги, ведущей через Гем в Константинополь, настолько незначительны, что после разгрома Хильбудия объединенное войско варваров шутя могло бы с ними справиться и захватить богатейшую добычу.