Славянский меч(Роман)

Финжгар Франц

— Ты герой, сотник императорской гвардии! Да сопутствует тебе счастье!

Дважды после этого возрождался месяц. Исток объезжал самых горячих коней, сломал немало дротиков, разбил много мечей, научился читать и писать, почти позабыл отца своего Сваруна и лишь мимоходом вспоминал Любиницу. Не было времени. Но глаз Ирины и ее слов он не мог позабыть. Однако напрасно искал он ее взгляд, шагая посреди улицы на полигон или гордо красуясь в позолоченном доспехе на диком жеребце, пожираемый жаждущими любви взорами. Ему казалось, что он видел уже все глаза, какие есть в Константинополе, погружался вопрошающе в них и печально отворачивался. Потому

что ни разу он не видел такого сияния, мягкого и полного любви, словно в глазах Ирины сияла его прекрасная родина, словно в ее голосе звучали все песни славинских долин. И когда он проезжал мимо императорского дворца, он не отрывался от занавешенных окон и умолял: «Ирина, один только взгляд, одно только ласковое слово, только одно». Но за безжизненным стеклом не было никакого движения, мертвые стены огромного дворца безмолвствовали.

Погружаясь по вечерам в мечты, Исток в конце концов пугался их. Так было и в этот вечер.

Он выпрямился на скамье, провел рукой по лицу и пробормотал:

— Ирина? О чем я думаю? Ирина — дочь патрикия, живущая во дворце, иными словами, распутница. Что мне по ней страдать? Оставаться здесь, проливать кровь за тирана, чтоб однажды за все муки, за труд, за предательство проснуться в ее объятиях? Нет, клянусь Святовитом, изменника из меня не выйдет! Сейчас ты прячешься от меня, Ирина, прячешься, зная, как мучаешь меня. А в кругу подруг и слабосильных господ, этих трусливых офицеров, которые в бою сбежали бы от толпы старух, ты вместе с другими смеешься над варваром. Нет, клянусь Перуном, вы со слезами станете вспоминать меня!

Он вскочил с места и воздел руки к небу.

— Кого проклинаешь и в чем клянешься, малый?

К Истоку подошел Радован.

— Ах, отец. Ты не спишь? Уже полночь.

— Когда я сплю и как и почему не сплю, об этом ты до сих пор не очень-то тревожился. Отвечай, о чем тебя спрашивает Радован.

— Да ты в дурном настроении!

— Не увиливай! Говори, чего злишься и грозишь кулаками месяцу, словно ребенок, что палкой хочет сбить с неба звезду?

— Мысль, глупая мысль мелькнула у меня в голове!

— Мелькнула! Разумеется, мелькнула, и сидит в ней, словно ярмо на коровьей шее… Зачем ты лжешь?

Радован пылал гневом. Молодой воин от души рассмеялся.

— До чего ж ты хорош, когда сердишься. Присядь-ка.

— Не сяду, пока не скажешь.

— Все тебе расскажу, только будь добрее и не сердись.

— Все вы, дети, одинаковые. В полночь я пробираюсь к тебе и охраняю тебя, долгие ночи провожу в раздумьях о тебе, ловлю твое дыхание, твои сны. Исток, неужели ты думаешь, что я не знаю? Эпафродит, сам Эпафродит открыл мне все, когда я спросил его. Видишь, чужеземец, христианин рассказал мне, а ты не рассказываешь.

— Что тебе рассказал Эпафродит? — заинтересовался Исток.

— Исток, сын Сваруна, думаешь я не слышал, как ты стонал и вздыхал ночью: «Ирина, Ирина»? Не единожды, сотню раз. Такие сны неспроста западают в голову юноше, это ведь не гнилые орехи, что падают с дерева при первом ветерке. И поскольку ты молчал, я взялся за Эпафродита.

— За Эпафродита? — изумился Исток.

— Да, за него самого, и он рассказал, как к тебе обратилась эта девица и ожгла тебя взглядом. И он добавил: «Предупреди его, отец. Весь Константинополь знает, что Ирину любит Асбад». И я предупреждаю тебя. Учись у зверей. Когда в зверя попадает стрела, он убегает, пока не прилетела другая. В тебя тоже попала стрела, поэтому не торопись

к стрелку, но беги от него. Понял?

— Значит, ты говоришь, Асбад любит Ирину?

Зоркий Радован заметил тревогу на лице Истока. Тот пытался скрыть ее, но безуспешно. Только что он поклялся Перуном, что ему нет дела до Ирины, что она ничего не стоит, что любовь к ней была бы изменой отчизне, и вот уж снова звучал в его сердце могучий голос и смеялся над ним! «Ложь, ложь. Ты любишь ее, а теперь еще выяснилось, что ее любит Асбад, твой начальник, который ни разу не взглянул на тебя добрым взглядом, он возлагает на тебя самые тяжелые дела, он напомнил императору о Хильбудий, надеясь погубить соперника». Исток все понял. Ему еще так много предстоит узнать, а уже столько узлов опутало его! И вот еще один удар: Асбад любит Ирину. Теперь все стало ясно. Поэтому ему не доверяют стоять в карауле у императорских покоев! Поэтому он считается еще недостаточно опытным, чтоб командовать эскортом, когда Феодора выезжает из дворца! А он верил всему и упражнялся днем и ночью. Ну, погодите же, на завтра назначены большие маневры в присутствии императорской четы…

Радован наблюдал за Истоком. На скулах его играли желваки. Старик встревожился не на шутку.

— Исток, сын мой, — заговорил он мягко и умоляюще, — ты знаешь, что я люблю тебя, как может тебя любить только отец твой Сварун. Поэтому выслушай просьбу седого старца, который желает тебе добра: ты вкусил воинской жизни, меч в твоих руках сверкает, точно молния, я смотрел на тебя из-за пальмы, — ты пишешь, как ученый! Давай вернемся за Дунай. Гибель грозит без тебя твоей родине, а тебе — гибель без родины. Давай вернемся, сынок!

— Не могу, отец! — взволнованно ответил Исток.

— Не можешь, — вздохнул Радован.

Журчал фонтан, струйки его утопали в бассейне, оба они смотрели на пляшущие лучи и оба не решались произнести ни слова.

— Не могу, отец, а сейчас уж совсем не могу. Раз Асбад преследует меня, я должен выждать и показать всем, на что способен славин. Асбад никогда не посмеет сказать во дворце: «Исток — варвар, плохой воин, дикарь. Из него ничего не выйдет». Такого позора я не снесу.

< image l:href="#"/>

— На ипподроме перед тысячами людей ты доказал, кто ты и чьей крови. Зачем еще доказывать? Поверят Асбаду, а не тебе. Он погубит тебя!

— Меня хранят Святовит и Перун. Девять сыновей Сваруна пали в битве с византийцами. Боги ждут возмездия.

— Да сбудутся твои слова!

— Я не могу возвратиться домой, сказал я. Не могу, потому что мои планы идут дальше. Что пользы от того, что я научился кое-как воевать! Мне нужно перехитрить их, выведать их тайны, нужно добыть оружие и привезти его домой. Смотри, сейчас я служу за золотые статеры. Я отдаю их Эпафродиту, он торгует на них, и золото умножается!

— А в-третьих, ты не можешь вернуться домой, потому что ты молод и у тебя нет разума. Тебя ранили, и ты скорее бежишь назад, ближе к ней, к Ирине, откуда прилетели стрелы! Если бы у тебя было сердце музыканта! Сынок, Радован тоже любил, много красивых девушек вздыхало по нему. Но певец ударял по струнам, забирая песню из девичьих глаз, и шел дальше, забывая обо всем и оставаясь свободным. Только струны знают о тихой любви в сверкающем Константинополе, у Балтийского моря и в бескрайних лесах, ибо новая любовь вдыхала в них новую жизнь. Ты не певец, Исток, поэтому напрасны мои слова.