След 'Альбатроса' (Танцы со змеями - 1)
Шрифт:
– Возможно, - представил некрасивое, обреченно-грустное лицо Паоло и вдруг увидел страшную печать предчувствия в этой грусти.
– Есть девушка. Анна.
– Три. Но, во-первых, ее могут звать вовсе не Анной, а, во-вторых, даже если бы при знакомстве с итальянцем она оказалась кристально честна, то тебе бы жизни не хватило, чтоб допросить по Москве всех Анн в возрасте от девятнадцати до...
– ...двадцати пяти максимум, - досказал Иванов.
– И что остается?
– Только догадки...
– Да. Только догадки, что если уж Паоло привез к нам три "лимона", то не для эксперимента с таможенными службами, не для проверки
– Крутыми?
– удивился образности генерала Иванов.
– А что? Хорошая кличка. Пусть так и идут под ней.
– Но ведь Паоло... Все-таки он же - есть. Может, через него?
Генералу не понравилось это упрямство. Он служил слишком долго, чтобы не понимать того, что все очевидное в их деле наиболее обманчиво.
– Утром я был у шефа. На самом высоком уровне принято решение, что деньги уйдут со станком. Итальянцы изымут их сами. После этого Паоло... В общем, давай работать с песком, а не с миражом.
– Но тогда... тогда у нас ничего нет. Кроме факта несостоявшейся передачи денег. Преступление явно есть, мафия есть, а виновных нет.
– Ничего. Будем ждать, - удовлетворенно откинулся генерал на спинку кресла и расслабленно растекся по ней, помягчел.
– Что-нибудь появится.
7
– Ну что, Магеллан хренов, посадил "коробку" на мель?
– Он-то при чем, товарищ капитан второго ранга?
– защитил Майгатова грустный-прегрустный Анфимов.
– Хоть влево, хоть вправо крути - кругом одни рифы. Теперь тащи эту гирю до Суэца.
– Приказ начальника - закон для подчиненного, - потряс свежей мыслью Бурыга.
– Билеты накрылись, путевка, - тихо напомнил себе Анфимов.
– А дуру-то здоровенную нам с мели снимать. Буксир бы сюда...
– М-да, опять дома скандал...
– Чего у них в трюмах-то, Майгатов?
– Рис, товарищ капитан второго ранга. В мешках. Несколько мешков вспорото.
– Себе, что ли, на халяву кашу варили. Без халявы жизнь - отрава.
– Да вроде нет. На обед у них макароны были. Си-идорыч, - не удержался при виде медленно вошедшего на ходовой, где происходил весь разговор, Клепинина все с такой же белой, но теперь не от седины, а от бинтов, головой, с левой рукой на перевязи.
– Тебе ж лежать надо.
– Я лучше нашего коновала знаю, что надо, а что не надо. Мне уже сказали, что есть указание "сверху" о буксировке...
"Ирша" на первых два рывка буксирным тросом отреагировала безразлично. Как в той сказке, видно, ждала третьего раза. Сухогруз с хрустом разгрызаемого рафинада прополз раненым брюхом по коралловому ножу, завалился на правый борт и ванькой-встанькой закачался на фоне плавящегося о горизонт солнечного диска.
– Чтой-то крен великоват, - не понравилась "Ирша" Анфимову.
– Ох не дотянем до Суэца.
– Обернулся к матросу-связисту: - Дай канал... Что там у тебя?
– спросил вроде бы у того же матроса, хотя вопрос в прижатый к губам микрофон был адресован лейтенанту-торпедисту, только сменившемуся с вахты и теперь посаженному на борт "летучего голландца" балластом, ибо на буксируемом судне делать особо ничего не надо было.
"Крен, товарищ командир, на пра..." - "Сам вижу. Что - пробоина?" "Воина?" - "Да не воина, а пробоина." - "А-а, сейчас. Абунин, ну что там? Сколько?.. Метров пять
– Нет, не дотянем, - хмуро отдал микрофон связисту.
– Разрешите запрос дать, чтоб это...
– На миг задумался, глядя на мрачную, с впившимися друг в друга губами и собравшимися на подглазьях морщинками физиономию Бурыги. Ну хоть в Ходейду.
– С вами, мля, под трибунал попадешь, а не в Ходейду. Сплошной бардак... Ладно, запрашивай от моего имени...
Гирлянда сухих слов, преобразившись в невидимую радиоволну, скользнула к Севастополю, оттуда - к Москве, где вдруг стала ленивой-ленивой и долго с черепашьей скоростью переползала по телефонным кабелям от здания главного штаба флота на Красных воротах до МИДа на Смоленке, а уж в циклопической башне МИДа из кабинета в кабинет, из кабинета в кабинет, потом - в посольство Йемена во Втором Неопалимовском переулке, откуда почти вернулась на корабль - сколько до той Ходейды-то, а уж потом, медленно описав обратный круг, все-таки ожила в динамиках связи:"Можно".
Пока бродили по миру слова, "Альбатрос" упрямо шел сквозь густую смоляную ночь на север, к Суэцу, а с "Ирши" все бубнил и бубнил перепуганный лейтенант: не тянут помпы, не тянут. Мешки за борт? Так это ж чья-то собственность, будущий капитал.
На рассвете, когда рывком, будто освещение в зале, погасли звезды, Анфимов поднял от штурманской карты налитые кровью, забывшие о сне глаза и прохрипел:"Я снимаю людей с "Ирши". Бурыга с мятым от сна лицом безразлично прожевал:
– Ну и хрен с ней, с этой "железякой". Руби конец. Пусть тот чайник, что у них хозяином, с этой лоханкой разбирается. Она теперь не государственная. И это...
– показал на вахтенный журнал.
– Координаты зафиксируйте. На всякий случай...
8
Двадцать сорок три. Кают-компания. Вечерний чай.
В гнетущей тишине не звякают даже ложки. Крупно нарезанные проспиртованые батоны, такие же мягкие, как и два месяца назад, когда их испекли где-то на берегу, лежат почти нетронутыми. Белое масло медленно подтаивает в блюдечке по краям, словно айсберг, вплывающий в теплые воды. Беззвучно поет на мутном черно-белом, а, точнее, серо-сером экране почти музейного "Рекорда" арабский певец в чалме, со странным, криво загнутым кинжалом за поясом. Между сидящими словно поставили по переборке. Вроде рядом, а поворачиваться не хочется.
– Похороны у нас, что ли?
– вздрогнули все от баса Бурыги.
– Ну потопили железяку. Ну и фиг с ней! Это б раньше за соцсобственность всех попереснимали с должностей, а теперь...
– Так-то оно так.
– Хрустнул рафинадом Анфимов.
– Но все равно обидно. Поверни мы чуть раньше к Ходейде - может, и спасли бы судно. Ну, хотя бы на мель у берега положили. Да и с экипажем не ясно. Может, погибли они?
– Ага! Прям все тридцать сразу!
– У них штат не весь укомплектован, - вставил Майгатов и неприятно ощутил, что каждое слово колющими толчками отдалось в набухшей сливой брови.
– Двадцать один всего.