След голубого песца
Шрифт:
— Что же ты не паришься, старик? — кричит Ясовей, скаля зубы. — Ты вот так, вот так, все кости распаришь и душу распаришь, легко будет...
Вынукан с трудом приобретает дар слова.
— Мне уже легко. Совсем чего-то облегчало. Отпусти на низ, будь другом. Кости прокипятил, не кипяти душу...
— Теперь всё, Вынукан, попал в лапы, не выпущу. Ещё сейчас намылю... кожу буду сдирать...
8
После бани, посвежевший, в чистом белье, Вынукан сидел за чаем у Ясовея и, разомлев от чарки водки, блаженно улыбался, с удивлением
— Ха! Удивленье да и только. Уж я думал, смерть наступает. Веник жесткий, как железо, ветер горячий, как огонь. Всё тело исхлестал. Казалось, мяса на костях не осталось. А шипучей пеной помазал — всё на месте. И легко, будто помолодел, хоть жениться поезжай...
Ясовей хитровато хмурился.
— Раз-то помылся, больше, наверно, не захочешь. Страшно там, в бане: пар шипит, мыло глаза выедает...
Этот нарочитый тон Вынукану нравится. Он его понимает и отвечает тем же.
— Страшная твоя баня, верно. Ни в жизнь больше не пойду. Тынзеем затащишь разве. Да и то упираться буду. Всем оленеводам расскажу про эти страхи...
— Вот-вот, это главное. Всем расскажи да подробно, ничего не забудь. Про чарку только, пожалуй, не рассказывай, на всех водки не хватит.
— Ишь какой скупой, не зря Сядей-Игу зятем приходишься, — заливается Вынукан. — Пару не жалко, веника не жалко, мыльной пены опять же не жалко, а чарки пожалел. Ой, какой скупой!
— А что, Вынукан, — серьезно заговорил Ясовей, — на следующий раз в баню приедешь ли? Небось, вправду не захочешь. Скажешь, и так хорошо, весь век жил, не мылся...
— То верно, — ответил старик, — весь век жил не мылся. А вот и вымылся! И не жалею, видишь, какое дело. Правильнее сказать, жалею. Жалею, что раньше не знал. Вот оно... Приеду, Ясовей, жди. Только слово пошли. Как услышу — приеду. И чарки можешь не покупать, всё равно...
Глава девятая
Песцовый загон
1
За последнее время Нюдя редко входила в комнату Ясовея, когда он работал. Поэтому муж был удивлен её появлением. Она вошла тихо, приблизилась сзади к стулу, на котором сидел Ясовей, и остановилась. Протянула руку, чтобы, как обычно, погладить мужа по непокорным волосам, но, не коснувшись головы, опустила. Ясовей повернулся к ней, ждал.
— Я ненадолго. Можешь моё слово выслушать?
Муж взял её за руку, притянул к себе.
— Да что же ты, говори, конечно. Твое слово для меня радость, сама знаешь.
Нюдя не смогла начать, слезы душили её. Она всхлипнула и повалилась на плечо мужа. Ясовей растерялся, неловко усадил её, дал воды.
— Зачем ты так, маленькая моя?
И тут она заговорила. Глотая слезы, преодолевая рыдания, она спешила высказать всё, что на душе.
— Я не могу больше. Силы мои растаяли. Я вся измучилась...
Ясовей мысленно рвал на голове волосы. Как же он мог не подумать об этом до свадьбы! Казалось, всё просто и ясно, она его любит, он её также, они женятся, несмотря ни на что. Какое ему дело до Сядей-Ига, пусть он делает, что хочет, Ясовей его всё равно не боится. А того и не подумал, что ведь Нюдя — дочь Сядей-Ига, и сердце дочери
— Как мне быть? — просит Нюдя. — Пойти к отцу, попросить прощения?..
Что ей ответить?
— Ты не хочешь мне сказать своего слова? Или, может быть, ты уже разлюбил меня? Если так, не таи... Я цепляться за твою малицу не буду. Ты ведь знаешь, что я не куропатка, которая летит, куда несет ветер. Я не побоялась уехать с тобой наперекор родителям, против обычаев тундры. Не побоюсь и...
Он не дал ей договорить.
— Как твой язык на такое поворачивается, жена! Мы с тобой нынче сшиты жильными нитками. Я без тебя, точно чум без очага. Ты без меня всё равно что очаг без чума. Вместе нам быть, маленькая моя, до конца жизни. А коли чум оказался дырявым, неспособным уберечь очаг от порывов ветра, так надо его поправить. Давай-ка поправим вместе...
Она прижалась к его плечу, постепенно успокаиваясь. Он заглянул ей в глаза. Взял платок и смахнул с ресницы слезу.
— Отплакалась? Ну давай чум поправлять...
Нюдя рассказала мужу всё: и как она после долгих колебаний решилась сходить к матери и как потом встретилась с отцом.
— Ты знаешь ведь какой он. Я думала, после того, что произошло, он никогда не скажет мне: дочь. А он назвал меня дочерью. Я видела, как тяжело ему было. Он сказал, что простил меня. Он сказал, что и ты, если не погнушаешься, можешь приехать в его чум. Он назвал тебя зятем. Что же ты теперь скажешь, Ясовей?
Он не мог найти слова, которое было бы пригодным для ответа. Нюдя настороженно и встревоженно ждала. Он привлек её голову, крепко прижав щеку к своим губам. Потом, мягко держа за плечи обеими руками, чуть отстранил.
— Видишь ли, моя дорогая, он твой отец — от этого никуда не уйдешь. Но я не могу относиться к нему, как к родному. Это тебе, думаю я, понятно... Не могу так же, как он не может отдать свои стада и стать простым пастухом...
Нюдя снова заплакала.
2
А вскоре нагрянул сам тесть. У крыльца долго обметал тобоки, вытряхивал снег из совика и малицы. Нюдя выбежала, взяла у отца одежду, повесила её в сенях на спицы. Ясовей видел в окно приезд тестя. Урока не прервал. В перемену он зашел в свою комнату. Тесть сидел за столом, пил чай. Он медленно повернулся на стуле навстречу зятю. Ощупал его маленькими глазками. Мясистое лицо ничего не выражало.
— Здравствуешь, муж моей дочери, — сказал Сядей-Иг, — вот в гости к тебе приехал. Прогонишь ли?
— В тундре не было такого обычая, чтобы гостя прогоняли, — ответил Ясовей холодно.
— Не было, так, может, появился. Кто вас знает, молодых, — буркнул Сядей-Иг и стал айбурдать.
Ясовей сел за стол. Он чувствовал себя очень неловко, не знал, как ему обращаться с тестем. Если в нём человеческие, отцовские чувства взяли верх и он приехал, чтобы помириться с дочерью и зятем, как должен поступить Ясовей? Назвать Сядей-Ига отцом! Но ведь Ясовей отлично знает, кто он такой. Разве пойдешь против своего сердца и против своей совести! Значит, не принимать его. А Нюдя? Причинить ей боль и страдания? Ей-то он всё-таки отец. И кто б он ни был, она его дочь.