След грифона

Максимов Сергей Григорьевич

– По нашим данным, Гитлер выражает постоянное недовольство политикой Финляндии, а также главнокомандующим бароном Маннергеймом.

– Что сам барон? – спросил вождь.

Фитину нечего было ответить. На территории Финляндии, кроме собственной контрразведки, высокопрофессиональной и прекрасно организованной, работали и немецкие спецслужбы. Гестапо и СД ревниво отслеживали все действия финской разведки и контрразведки, а также работу финского правительства и верховного главнокомандующего республики. Финское направление было для советской разведки изначально крайне запущенное и бесперспективное. Еще во время Гражданской войны барон Маннергейм привлек на службу лучших офицеров русского Генерального

штаба. В том числе и офицеров контрразведки. Сколько ни бились ВЧК, а затем ОГПУ и НКВД, а наладить агентурную работу на территории Финляндии не смогли. Так же, почти с нулевым результатом, работала там и советская военная разведка. Финляндия оказалась слишком мала, чтобы разведчику в ней быть незаметным. Советско-финская война зимой 1939-1940 года со всей очевидностью показала не только неготовность СССР к войне, но и то, что финская армия, несмотря на свою малочисленность, является наиболее боеспособной во всей Европе, если не в мире. А это было неприятно осознавать великим державам. Утешало всех только то, что она малочисленная. Когда в разговоре с Судоплатовым Суровцев говорил, что советско-финская война – реванш белогвардейцев за войну Гражданскую, он был недалек от истины. Бывший русский генерал, барон Карл Густав Маннергейм принес в организацию Вооруженных сил Финляндии лучшие традиции русской армии. Финская армия 1940 года по своей организации, по сплоченности и самоотверженности была больше русской, чем Красная армия, где все традиции официально начинались с Гражданской войны. Не всегда лучшие, прямо скажем, традиции. Руководящая роль Коммунистической партии часто дорого обходилась Вооруженным силам.

– Вам нечего нам сообщить? – обратился Сталин к Фитину.

Павел Михайлович не успел даже ответить.

– Садитесь, – как раздосадованный учитель нерадивому ученику, протяжно произнес вождь.

Он и без Фитина знал, что Гитлер не может быть доволен Маннергеймом. Будучи союзницей Германии, Финляндия явно уклонялась от активных действий на ленинградском направлении. Оно и понятно. Даже беспорядочно отступая, неся ни с чем не соизмеримые потери, Красная армия все же перемалывала дивизии противника. Сил малочисленной финской армии было недостаточно для такой крупномасштабной войны. Барон Маннергейм явно не собирался потворствовать агрессивным амбициям Гитлера за счет истребления финского народа.

– Как давно вы лично знакомы с бароном? – обратился Сталин к Суровцеву, и тот стал подниматься из-за стола. – Да сидите вы, – одернул его вождь.

Сам между тем встал и стал медленно ходить за спинами сидящих. Тоже отточенный прием общения с подчиненными, которые были вынуждены постоянно оборачивать голову назад, чтобы отвечать Сталину на его вопросы.

– Первое знакомство состоялось на квартире генерала Степанова летом 1915 года после моего возвращения из кайзеровской Германии. Где, кстати, и состоялась моя первая встреча с Вальтером. Затем мы неоднократно встречались с бароном во время моей работы в Генштабе.

– Мне докладывали, что последняя ваша встреча с Маннергеймом была уже во время Гражданской войны. Что это была за встреча? – Взгляд Сталина буквально сверлил Суровцева.

– Наша встреча обескуражила барона. Речь шла о выступлении финской армии на стороне Белого движения. Маннергейм был готов выступить против, – чуть сбился Суровцев.

– Против нас, вы хотели сказать, – помог ему вождь.

– Против вас, – не стал кривить Сергей Георгиевич.

– А условием такого выступления могло быть признание независимости Финляндии?

– Так точно.

– А Колчак на это не пошел? – опять подсказал Сталин.

– Адмирал сказал буквально следующее: «Нарушение целостности Российской империи считаю преступным.

Торг неуместен».

– Что Гельцер? – неожиданно обратился вождь к Фитину.

Павел Михайлович машинально встал. Сталин в этот раз не стал возражать.

– Екатерина Гельцер находилась и находится под нашим постоянным контролем.

– Вы планируете ее использовать в своей операции? – поинтересовался вождь.

Вопрос был скорее риторическим. Фитин не мог ничего планировать в предстоящей операции без личного указания Сталина. Балерина Большого театра Екатерина Гельцер была еще дореволюционной возлюбленной барона Маннергейма. Не раз и не два Сталин лично отслеживал, чтобы она не пострадала в череде многочисленных чисток и репрессий. Любовница, даже бывшая, первого лица сопредельной страны – фигура, которой не пренебрегают. Сталин знал даже то, что в квартире у Гельцер находятся портреты Карла Густава фон Маннергейма, написанные Серовым и Репиным. Мало того, узнав, что дирекция Большого театра отобрала у Гельцер партию Тао Хоа в «Красном маке» Глиэра, Сталин лично позвонил директору Большого Тихомирову и без обиняков сказал, что таких товарищей Тихомировых, как он, – много, а что до балерин Большого, будь то Уланова или Гельцер, – они товар штучный.

– Я думаю, вашей миссии, генерал, не повредит письмо личного характера. Пусть Гельцер напишет такое письмо барону. И еще, товарищ Фитин, не в службу, а в дружбу, попросите товарища Поскребышева распорядиться насчет чая. А мы с генералом пока поговорим как старые знакомые.

Фитину не нужно было объяснять, что Хозяин хочет остаться с Суровцевым наедине. Это было несколько необычно. К тому же человек, остающийся с вождем тет-а-тет, имел еще ту биографию. Но с другой стороны, хозяин – барин. Павел Михайлович собрал документы в папку и пошел к выходу.

– Не пропадайте надолго – вы нам еще понадобитесь, – напутствовал Сталин Фитина.

Вождь обошел длинный стол с обратной стороны и сел напротив Суровцева.

– Как по-вашему, товарищ генерал, – сделал он ударение на второй части фразы, – будет ли Маннергейм и дальше воздерживаться от активных действий против СССР?

– Я могу только повторить слова Библии, – ответил Суровцев. – «Как человек может поручиться за кого-то, когда не может поручиться за себя?»

– Так и я повторю. Мы изучали Библию. Сталин может ручаться за себя, – заговорил вождь о себе от третьего лица. – Сталин не бросает слова на ветер. Нам нужно, чтобы барон не спешил помогать Гитлеру. В отличие от Колчака товарищ Сталин дает гарантию барону Маннергейму. Финляндия в дальнейшем видится товарищу Сталину страной нейтральной. Может быть, вы что-то хотите спросить?

– Так точно.

– Спрашивайте. Спрашивайте! – великодушно позволил вождь.

– Следует ли мне рассматривать барона как канал возможных мирных переговоров с Гитлером?

– Вы должны сами дать ответ на этот вопрос при встрече с Маннергеймом. В нашем положении мы должны работать в разных направлениях. Вы согласны?

– Конечно.

– Это хорошо, что вы понимаете. А вот я не совсем понимаю, почему вы не остались в Финляндии в 1919 году, почему не перебрались туда позже. Не могу поверить, чтобы барон не делал вам предложений такого рода.

Суровцев не был поражен проницательностью Сталина. Он с самого начала отдавал себе отчет, что имеет дело не просто с крупнейшим организатором и руководителем, но и с политиком мирового масштаба, а это предполагало наличие мощного интеллекта и исключало всякую неискренность в разговоре с ним. Человек такого уровня не мог себе позволить роскошь быть наивным, а уж тем более глупым.