След
Шрифт:
Постыдно, горько было Тверскому. Будто слышал, как стонет чадь и его, между прочим, клянёт, что не смог защитить людей своих перед ханом. Да где ж здесь защитишь, последнего б не утратить!
«Что ж, бери, татарин, моё - пока дёшево! Авось ещё поквитаемся!»
И вновь пошла не иначе как Бесом затеянная, постыдная морока предательства и разора Божией Руси. Знать, оттого и возлюбила Русь Богородица, что, как сын Её Иисус, искренна она в любви и вере своей, да беззащитна перед собственными иудами.
А Тохта и впрямь с презрением смотрит на русских, думает
«…Или прав был Баты? Что за народ эти русские? Татары-то за татар куда крепче держатся! Жиды вон за соседову выгоду, как за свою удавятся, а эти… топчут друг друга без разума и без жалости, не знают ладу в дому своём! Вон как не слаженны, всяк на особицу. Но если достигнут лада, может, в своём величии станут равны и самим монголам? Нет, не достигнут, вон как топчут друг друга! Но если не велики, то отчего же остановили Баты? Не из-за них ли он так и не взял на копьё дальний город Париж?»
– …По мастям коней давать стану!
– распалясь, чуть ли не весело кричит Юрий.
– Да что ж ты несёшь? Где ж ты лошадей-то в Руси напасёшь?
– Али и лошадьми Русь обескудела?
– в лицо Михаилу нагло смеётся Юрий.
И вместе с ним смеются татары, брызгая слюной по усам.
– Не лошадьми, князьями Русь обескудела, - тяжко усмехается Михаил Ярославич.
– Вот и на тебя гляжу, Юрий Данилыч, да дивлюсь: а князь ли ты?
– Я - внук Александров!
– А коли внук Александров, так пошто не знаешь, что и при деде твоём непосильна была нам та тягота. И при нём не могли по мастям коней поставлять!
– То тогда, а не ныне!
– А ныне сам-то ты не у кипчаков ли для своей Москвы коней в завод покупаешь?
– Сказал - так и будет!
– Молчи!
– Не умолкну! Не на то я к великому хану пришёл!
– Христом прошу тебя, Юрий, - отступись!
– Да кто ты!..
– Я - дядя твой, а ты мне сыновей!
– Да пошёл ты!..
– и далее все на куманском, на потеху татарам.
Михаил Ярославич и сам был в гневе горяч. Кабы случился такой непотребный, похабный спор на Руси, так, поди, не доспорил бы Юрий. Здесь бы и кончилась его жизнь. Не мечом достал, так руками, как курёнку, свернул бы шею ему Тверской! Но суда он просил у хана, а не права на беззаконие.
– Молчи, щенок! Коли далеко до достоинства, так хоть срама беги!
– Михаил изумлённо покачал головой.
– Пошто ты такой-то, Юрий - не князь? Или вовсе душа твоя мёртвая?
– Ты душу мою не тронь!
– Да ить нет у тебя души-то, как погляжу. А коли и есть, так вся чёрная… - Михаил Ярославич безнадёжно махнул рукой и, не в силах боле терпеть позорища, воскликнул:
Великий хан правосудный! Избавь от глума! Сам видишь, терплю от племянника! Нет в нём ни ума, ни достоинства! Без чести и без права пришёл он к тебе, несёт хулу на меня и на отчизну… - в гневном запале чуть было не произнёс Михаил: «хуже татарина!», но умолк, а после, твёрдо взглянув в глаза хану, добавил решительно и страстно: - Не суда, великий хан, прошу у тебя! Не след мне судиться с выблядком, ибо только выблядки
Тохта, будто очнувшись, с явным любопытством поглядел на Тверского. Усмехнулся:
– Мы говорим: Бог - на Небе, хан - на земле. Или ты не веришь, что моей воли хватит, чтобы вас рассудить и привести к согласию?
– Не будет меж нами согласия!
– не сдержавшись, яростно выкрикнул Юрий.
Хан удивлённо взглянул на московского князя. Так смотрят на досадное насекомое.
– Кто нам непокорен, тот нам не слуга, - кратко, как бы между прочим равнодушно заметил хан.
И Юрий, ещё миг назад предвкушавший победу, с ужасом понял, что проиграл.
«Как? Да чего же нужно ему ещё? Разве он не татарин?» - и не злость проигравшего ощутил Юрий, не ненависть, а унизительный трепет холопа пред непостижимой волей хозяина.
Но суд ещё продолжался.
– Так веришь мне?., - вновь Тохта обратился к Тверскому.
В том кратком вопросе было куда более смысла. И Михаил Ярославич понял, о чём его спрашивает Тохта: верит ли он, русский князь, в добрую татарскую волю? Что здесь было ответить, если покуда вся совместная жизнь татар и русских зижделась лишь на крови? Как туго стянутая девичья коса та жизнь переплелась болью, унижением, нескончаемыми обидами…
– Как мне тебе не верить, великий хан?
– вопросом ответил Тверской.
– Тебя зовут Правосудным ! Я верю в твоё правосудие! Как ты решишь, так и будет… - склонился Михаил Ярославич.
И понял Тохта: не верит!
– Что ж, если тебе дам ярлык, по-прежнему ли будешь мне усердным слугой?
– помолчав, спросил хан.
– Я твой данник, царь! И дань хочу исправно платить. Однако же и отчизне не в ущерб, - вновь не унизив достоинства, твёрдо сказал Тверской.
– Ханаат силён улусами, - согласно кивнул Тохта.
– Так вижу, чего он хочет, - продолжил князь, с презрением кивнув в сторону Юрия.
– Ответь, хан, разве бьют твои пастухи жерёбых кобыл? Разве коров пасут для их шкуры, а не ради молока? А он власть чем выкупить хочет - новым бременем? Так падёт Русь, как конь заморённый! А разве оттого лучше станет Орде?
– Ну а каков же твой харадж, князь?
– Оставь ныне пятину?
– Вдвое даю, вдвое!
– вперебив выкрикнул Юрий.
– Не тебя спросил, - недовольно поморщился хан и умолк. Надолго умолк. И никто уже не решался возвысить голос.
Кто знает, о чём думал правосудный хан Гюис-ад-дин Тохта?
Напряжённо ждали решения и русские и татары. И для них то решение, кроме прямой корысти, многое значило. Если хан возвысит Тверского - значит, вновь на коне Сульджидей и можно, как прежде, спокойно молиться древнему Богу. Если возвысит Юрия, значит, ещё на шаг по небесной лестнице поднимутся над Сараем и над всем Дешт-и-Кипчаком магумедане.