След
Шрифт:
Константин Романович то уж вроде не дышит, то вновь захрипит, то струной вытянется под Юрием, и все уж, кажется - кончился, а он вдруг как дёрнется!
Тусклые, запавшие глаза наружу выперло, в них огонь отражается, будто лижет, из разверстого немым криком рта на самые Юрьевы руки побежала слюна, да горячая, живая ещё!
– Дави уж, Федька!
– Дак давлю, Юрь Данилович, давлю!
– Дак дави же!
А старик - и впрямь, уж как эти рязанцы упористы!
– все сучит по полу ногами, скребёт ногтями по Юрьевым
Последняя крупная дрожь сотрясала тело князя, а вместе с ним и Юрия, лежавшего на нём грудь к груди. Юрий прочувствовал эту конечную дрожь:
«Эвона, с дрожью живём, с дрожью и помираем…»
А ещё он почувствовал, как на ляжках горячо намокли порты, точно он обмочился.
«Чтой-то?..» - успел смутиться, да сразу же и смекнул, что то князь в последний раз понудился, да как раз на него.
Так-то Юрию убивать не приходилось ещё. Будто собственными руками чужую смерть слышишь. Да уж больно неловко, долго, муторно, близко… и неопрятно.
Задранная вверх бородища, на шее сине-пунцовый след от удавки, язык выпавший, выкаченные глаза, уже схваченные покоем и равнодушием смерти.
– Вот так, князь Константин Романыч!
– словно подводя итог спору, произнёс Юрий и зло ухмыльнулся.
– Ну а мы-то е пошли гулевать!
– Прибрать бы тута, прибрать бы, - засуетился дьяк.
– Пошли, говорю!
– рявкнул Юрий. Томно, душно стало ему в тесной клети рядом с телом
Сбитого.
Кто ж спорит - прав Иван! Надо б было прибрать и обставить все обстоятельно. Ну дак первый раз на такое дело отважился - не кого-нибудь, князя жизни лишил! Поди, и смутишься. Да хмелен ещё был!..
С иной стороны взглянуть, разве скроешь? Все одно людишки бы вызнали, а и не вызнали, так слух неверный пустили. Может, и лучше, что так-то? Пусть знают - нет во мне страха! Как батюшка-то говаривал: я сему месту князь! Пусть…»
В это время в горницу не вошёл, а влетел Александр, старший из иных Даниловых сыновей. Кафтан нараспашку, простоволос, шапку где-то по пути обронил, сам пылает, как маков швет, глаза горят, губы дёргаются. Без поклона, без экивоков, подступил к Юрию:
– Ты что творишь-то? Ты что творишь?!
– Что?
– Юрий поднял на брата враз просветлевший от гнева взгляд.
– Почтение-то по пути потерял?
– Так в самом деле убил?
– не слушая его, выкрикнул Александр.
– Не твоё дело, щенок, меня спрашивать! Али мне и пред тобой отчитываться?
– Да тише вы, тише!
– взвившись с места, неожиданно прытко Иван побежал через горницу прикрыть дверь.
– Убил!
– закусил губу Александр.
Это был юноша лет девятнадцати-двадцати. Не по Даниловой породе был он такого высокого роста, что и в изрядных дверях должен был пригибаться, чтобы лоб не разбить 0 косяк. Да и прямым, не суетным взглядом и открытым лицом был отличен от братьев. По лику и
Старые бояре, из тех, что помнили ещё его деда (не в лесть и угоду, а молча, лишь для себя, чтобы, не дай Бог, не ущемить подобным сравнением пристрастного и ревнивого к чужим достоинствам Юрия), отмечали действительную схожесть третьего сына Данилы с великим Невским. Хотя внук был и чертами помягче, а главное, норовом. Обычно-то он не столь на своём стоял, сколь хотел иных замирить.
Однако ныне, как бешеный конь, понёс, закусив удила…
– Татарин ты, что ли, князей давить?
– Что?!
– вспыхнул Юрий. И этот ему татар поминает!
– А то, нешто мы нехристи, ради примысла давить родичей? Эдак-то ведь лишь татары с неугодными расправляются! Или они для тебя закон? Тохтай сколь братьев своих придавил, чтобы едину возвыситься!
– Что мелешь-то? Уймись, Сашка! Не до тебя ныне!
– Ты уймись, бешеный!
– Да тише вы, тише!
– Не доводи до греха!
– Коим грехом пугаешь? Или и меня удавить велишь, как Константина Романовича? А, брат, ради выгоды?
– Если бы могли взгляды искру высечь, так уж полыхнула бы горница!
– Не удивлюсь, брат! Коли ты попрал закон, так нет у тебя закона!
Юрий вскочил лавки с перекошенным ненавистью лицом. Кажется, миг - и бросится, да и рука уж шарит по поясу, ищет железо.
– Да что ж это!
– Иван кинулся между братьями.
– Уйди, Сашка!
– Ты, Иван, ты, молчушник, подбил его! Знаю!
– оттолкнул Александр Ивана.
– На обоих вас кровь! Бесы вас водят! Знамо водят пошто - потому что Михаил вам недосягаем!
– Вон пошёл! Вон!
– завизжал по-бабьи Иван. Наконец Юрий уцепил длинный поясной нож:
– Убью тебя, непочетника!
Александр, будто осёкшись, мрачно поглядел на Юрия, сказал тихо:
– Говорю же, зарежешь… - И усмехнулся вдруг весело: - вон попробуй… - И сам потянул из ножен короткий меч, которым владел отменно.
– Да что ж это, братья? Ну, полаялись, так и будет, ить един у нас батюшка… - запричитал Иван, будто уж хоронил не одного, так другого.
Но Александр, ещё миг потягавшись с Юрием взглядом, развернулся и стремительно вышел из горницы.
– Да что ж это? Ай, чтой-то будет!
– проскулил ему вслед Иван.
Юрий подрагивающей рукой поднёс к губам достакан хмельным мёдом, выпил, обтёр усы рукавом и подмигнул брату:
«Что-то будет!..»
А в Сарае, как раз о ту же пору, был казнён князь Василий Романович.
Как уже говорилось, последствия этих убийств могли оказаться самыми благоприятными для Москвы. Но Тохта, видать, опять не захотел услышать Кутлук-Тимура - великое Рязанское княжество перешло, конечно, не к Юрию, а к пронскому князю Ивану Ярославичу Однако и это во всех отношениях было уже хорошо для Юрия и Ивана: во-первых, Рязань более не грозила войной, во-вторых, Коломна окончательно стала Московским пригородом. Словом, по присказке: чего ни есть, а и то дай сюда!