След
Шрифт:
Но вот ведь вроде и нехитрое дело, да как подступиться, когда он стоит пред тобой так, будто это не ты его убивать пришёл, а сам он тебя позвал. И в наготе, и в сраме, и в унижении - князь!
– Ну дак будем мы с тобой разговаривать?
– Не о чем мне с тобой говорить.
– Знать, не хочешь по грамоте признать Коломну московским пригородом?
– Или ворованное колом поперёк горла стоит?
– Ништо, проглотим! Москва, чай, проглотиста!
– коротко хохотнул Юрий.
– Проглотиста,
– А ты не насмешничай, не время тебе насмешничать!
– вроде бы как пригрозил Юрий.
– Да я не насмешничаю, я печалуюсь. Ты оглянись-ка, Юрий Данилович!
– как повелел, сказал Константин Романович, и Юрий невольно оглянулся.
– Погляди-ка, кто в твою Москву собирается!
– Дак кто?
– Убийцы да воры, да своей земли предатели. Али с ними мыслишь над Русью возвыситься?
– Константин Романович презрительно кивнул на Юрьевых спутников.
– Окромя лиходеев беспочвенных да вон этих хвост-босоволковых никого и нет за тобой!
– Ты меня перед князем моим не срами!
– пьяно качнулся Петька.
– Не то…
Константин Романович и бровью не повёл в его сторону.
– Врёшь, князь! Сильна Москва! Не ты ли в плену у меня? Не твоя ли Коломна в моей горсти?
– возразил Юрий.
– Не суть, - покачал головой Константин Романович.
– Сила твоя лишь в том, что сам зол и злу потакаешь! Скажи: убей! И похвали за убийство. Скажи: возьми чужое! И похвали за воровство. Скажи: все можно! И ныне вознесут тебя, как великого, но завтра обворуют и убьют, потому что ты все дозволил! Что твоя сила, Юрий, - махнул рукой князь, - на крови да обмане держится!
– Ан держится! За мной, знать, и правда!
– яростно выдохнул Юрий.
– Спор-то наш к концу ближется, Константин! д. коли я наверху, так и в споре прав! А коли прав, так и Бог со мной!
– Кто твой Бог, Юрий?
Юрий темно, ненавистно поглядел в тусклые старческие глаза. Не страшно, нет, но как-то пусто, тошно стало ему под спокойным и даже усмешливым взглядом князя.
А Константин Романович покачал головой:
– Али льстить тебе некому, кроме себя самого? Какая сила в тебе? Ведь сказано: бывает, что и в неправде нашей открывается правда Божия, и верность Божия возвышается нашей неверностью, но из этого вовсе не следует, что нам можно сделать зло, чтобы после из этого вышло добро, ибо воздастся каждому по делам его!
– Да что ж его слушать-то, чай, не поп!
– буркнул за спиной Хвост-Босоволков.
– Погоди, старик! Чтой-то не разумею, чего это ты наплёл?
– Иначе скажу!
– Константин Романович возвысил голос и уж в самом деле, как дьяк анафему, провозгласил: - Не в силе Правда, а в Правде Бог! По то и не дал Господь отцу твоему над Русью встать, что лукаво умыслил он, а ты…
– Врёшь!
– криком оборвал его Юрий.
– Поздно мне врать-то! И ты от
– Силён и густ был голос старого князя.
– Молчи! Не слушать тебя пришёл!
– И воцарилась в клети последняя, короткая тишина. Лишь огненные языки в плошках все метались в испуге, а вместе с ними прыгали по стенам уродливые короткие тени.
– Знаю, зачем пришёл, - твёрдо сказал Константин Романович и усмехнулся: - Так не томи, я уж к тому давно заранее приуготовился.
– Помолчал и ещё добавил: - Все думал: странно мне будет от русского князя смерть принимать… да, ничего… милостиво Господь распорядился… - Он неожиданно улыбнулся.
– Чего скалишься?
– Да говорю же, послал и мне Господь утешение, - все так жe улыбаясь, сказал рязанец.
– Какое же?
– А то, что явственно вижу - не князь ты, Юрий, - Константин Романович покачал головой.
– Дай не русский есть, недаром же тебя и зовут погано…
– Убить его, суку!
– взъярился Петька Хвост-Босоволков и уж полез руками к Константиновой бороде, но Юрий остановил его:
– Погоди! Он вроде не все сказал!
– Да что ж его слушать-то!
– Пусть!
Странно, но сейчас в этом унижении перед седобородым внязем, которого должен был убить, Юрий вдруг испытал какое-то непонятное, мерзкое, почти мучительное, однако же, наслаждение. Будто кричало в нём что-то:
«Да, да, я низок, я подл, но ты сейчас сдохнешь, а я останусь! Низок и подл, а останусь!..»
– Так как, говоришь ты, меня зовут?
– Али сам не знаешь, татарский ты прихвостень!
– со всем возможным презрением произнёс Константин Романович и плюнул ему в лицо.
Ну а далее началась бестолочь и морока убийства.
В одиночку каждый из них управился бы со стариком запросто - всего и делов-то, дых перекрыть! Но убивали втроём (Кострома в дверях маялся), а потому неловко и долго. В тесной клетушке и вдвоём было толком не развернуться, а они гурьбой навалились. Всяк стремился руку приложить, пособить, отметиться перед князем усердием. Да пьяны были, да звероваты, оттого вместо дела подняли лишнюю сутолоку.
Юрий толкнул князя в грудь, тот спиной упал на постель. Босоволков, опередив Юрия, навалился на князя сверху, ухватил руками за горло.
– Да не так! Что ж такой неумелый, - посетовал Мина на боярина.
– На вон, держи ремешок!
Но Константин Романович, откуда и силы взялись, как кутёнка, стряхнул с себя Петьку, так что он к стене отлетел.
– Вязать его надоть!
– Да не ори! Ноги, ноги ему держи!.. Шум, гам, пыхтение…
Наконец, стянули князя с постели, Юрий придавил его к земляному полу, Петька по ногам спеленал, а Фёдор при строился в головах. Потянул под шеей сыромятный реме шок, начал стягивать. Да тянул-то, собака, не рывком, а с походцем!