След
Шрифт:
– Вот, князь, голова местника твоего!..
Так первой обильной кровью вкрепился великий русский разлад между Москвой и Тверью.
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. СВЕРШЕНИЕ
Глава первая
– мелкими шагами, словно подпрыгивая, меряя горницу и по жабьи пуча глаза, шипел Иван. Забыв про братово старшинство, ногами готов был топать, ором орать - так был взбешён, да опасался чужих ушей, не ровён час затаившихся у дверей, потому и шипел сторожко: - Пошто, Юрий? Пошто, тебя спрашиваю?
Юрий сидел за столом, безвольно опустив руки на голову. То ли с давешнего был тяжко похмелен, то ли с утрешнего не трезв.
– Али я тебе ответ держать должен?
– еле ворочая языком, глухо, невнятно спросил он.
– Должен!
– задушенно вскрикнул Иван.
Юрий накоротко вскинулся, мутно взглянул на брата и вновь уронил голову на руки. В иной бы раз окоротил, а ныне сил не было. После вчерашнего чувствовал он себя так погано, что не то что с Ванькой лаяться, на белый свет глядеть не хотелось.
– Дак пошто меня не спросил?
– Али я тебя должен спрашивать?
– пьяно повторил Юрий.
– Должен!
– с ещё пущей яростью прошипел младший брат.
«Ишь, как хайло-то раззявил! Вон что!»
Юрий поднял от стола голову, в упор поглядел на брата, и тут Иван заметил в доселе пьяно-бессмысленных его глазах совершенно трезвое любопытство впополам с нехорошей усмешкой.
– Дурак ты, Ванька, что орёшь на меня, - Юрий покачал головой и хмыкнул: - Я, ить, и во хмелю па-а-а-мятлив…
Ан, знать, не столь и хмелён был, как представился. Точно косой, подсек одним взглядом. Иван и впрямь опустился на лавку, заканючил привычно:
– Да ты меня, брат, шибче грома сразил! Ну, коли я дурак, так и есть - дурак! Но поясни ты мне, дураку, пошто убил-то его?
Юрий задумался, будто в самом деле мучительно припоминал, что случилось намедни. Потом спросил:
– А не ты ли, брат, жалился, что коломенцы, мол, вновь на Рязань заглядываются, из-под нас хотят вылезти?
– Ну дак что?
– Дак и то!
За три года, что минули, Юрий изменился. Не постарел, разумеется, - рано было ему стареть, но черты лица его приобрели окончательную завершённость. При этом в них проявилась некая мрачная значимость. По-своему он стал даже красив, той жутковатой, смертельно опасной красотой, что присуща, скажем, кинжалу. Как бы искусно ни был тот выполнен, какие бы драгоценные каменья ни украшали его рукоять, а все ж по сути своей всяк кинжал предназначен не для того лишь, чтобы им любовались. Есть люди, об которых и
Глядя на него, твёрдо можно было сказать: придирчив и строг сей князь. А можно было сказать по иному: зол и мстителен. В зависимости оттого, с какой стороны и какими глазами взглянуть. Но так или иначе, а эти душевные свойства вполне отпечатались на Юрьевом лике.
Впрочем, ныне лик его действительно был изрядно бледен, опухл и помят, отчего вышеозначенные черты несколько притупились. Что и ввело в заблуждение даже бдительного Ивана.
– Ан все одно, никак в толк не возьму, пошто тебе убивать-то его понадобилось?
– куда как мягче, если не вкрадчиво вновь спросил он.
– Да хватит ужо ломаться, чай, не девка!
– пристукнул вдруг кулаком по столешнице Юрий.
– А кто словеса-то плёл, как тенёта? Мол, хоть и в плену, да прок не велик, мол, больно долго живёт, мол, зажился излиха! Я, что ль?
– Дак нешто я убивать говорил?
– по-бабьи всплеснул руками Иван.
– А что, иное имел в уму?
– зло рассмеялся Юрий.
– Да тише ты, брат! Не шуми!
– отчаянно прошипел Иван и, испуганно оглянувшись, будто не одни они были в горнице, веско добавил: - Ты со своей телеги кладь на мою-то не перекладывай.
– Вон что! Али пуп надорвать боишься? А не ты ли мне говорил, когда в Сарай бежать подбивал, что кладь-то у нас одна - то бишь ноша батюшкина?
– Юрий глядел на Ивана холодно, ждал ответа.
Кабы был Иван попрямей, так, поди, и ответил бы прямо, что думал:
«Ноша-то у нас, может, и одна, да пути разные…», но увильнул взглядом в сторону, запричитал:
– Ах, брат, нешто возможно всякого убивать, кто излиха живёт? Да разве словом я на то намекнул? Чего ж ты несёшь на меня такую дикую околесицу?
– Ладно, уж сделано!
– Да как неловко спроворено-то!
– Иван с досадой хлопнул себя по ляжкам. И уж в ином упрекнул: - Нешто мёртвого-то долой с чужих глаз прибрать разума не хватило? Пошто с ремешком-то на шее да в ссанине оставили?
– Хмельны были, - Юрий сжал руками голову. Знать, голова-то и впрямь трещала.
– Да кто ж во хмелю таки дела делает?
– возмутился Иван.
– А вот ты сам бы, коли тверёз, пошёл да убил!
– ощерился Юрий.
– Что ты, что ты, брат! Тише! Тише!
– Да ладно шипеть-то! Что сделано, то уж сделано! Обратно не оживишь, ну так и нечего об том толковать!
– подвёл черту Юрий.
– А ты на меня, брат, напрасно так глянул-то давеча, ажио пот прошиб, - на всякий случай обезопасил себя Иван.
– Ить не винил я тебя, а лишь сетовал! Чай, знаю, что не со зла, а во общую пользу! Ах, Господи, Господи, была бы польза!
– Он вскинул глаза на божницу и быстро, сноровисто осенил себя крестным знамением.