След
Шрифт:
Эх, людье ненадёжное! Кабы год-то иной выпал да с примыслом, так, поди, славу пели, хоть бы и семерых чужих князей удавил, а ныне-то вон как нехорошо обернулось. Насторожилась Москва, затаилась до смертной жути, альбо и в самом деле ждёт Александра, чтоб под него перекинуться!
Эх, люди, ну, люди!
До того Юрий стал пуглив и мнителен в эти дни, что самым ближним, самым верным из бояр при встрече так грозно и пристально вглядывался в глаза, что и наичестнейшие перед ним сильно смущались. Да разве глазами вызнаешь истину, разве без пытки правды дознаешься? Но до того уж все вокруг стали
А вот старик Протасий Вельяминов, что все ещё оставался тысяцким, так тот прямо и заявил Юрию:
– Рать-то я выставлю. Да боюсь, станут ли биться те ратники, Юрий Данилович?
– И так поглядел, собака, что тут бы за бороду и притянул бы его к небесам.
– Как то, биться не будут?
– крикнул Юрий.
– Думай, что говоришь-то, Протасий!
– Вот и думаю!
– аж щеками от обиды затряс старый хрыч.
– Народ-от прежней Михайловой милости не забыл!
– Милость для тебя моё унижение?
– возмутился Юрий.
– Про унижение не ведаю. То твоё дело, князь. А вот то, что прошлый-то раз Москву не пожёг, хоть и мог, - то ли не милость явил нам великий князь, - твёрдо ответил тысяцкий.
Хоть стар да норовист Протасий. И языкат. Отцом ещё ставлен в тысяцкие. Не сковырнёшь его попросту - многие из бояр, да и весь люд московский за ним, их волей и крепок. Хоть и князем ставлен, а силу-то взял, считай, как выборный!
«Да уж не он ли и есть главный Александров потатчик?» - изумился догадке Юрий.
Поделился той догадкой с Иваном.
– Чую, Протасий смуту удумал. Сместить его надоть немедля!
– Что ты, брат, что ты!
– замотал головой Иван.
– Никак нам того нельзя. Напротив, ты б посулил ему, что после Федьку тысяцким сделаешь.
Фёдор был старший Протасьев сын, давно уж открыто глядевший на должность отца как на должность наследную.
– А вона тому Федьке чего!
– сложил Юрий кукиш. Таким-то бесстыдным кукишем продажные девки в Сарае иноязычных заезжих купцов к себе на ночь заманивают.
– Так ясно, что не по голове шапка, - пожал плечами Иван и усмехнулся.
– Так посулить-то разве стоит чего? Не время ныне с тысяцким ссориться! Что ты, что ты, брат, ужо придёт срок и Протасия сымем - погоди только, дай распогодится!
– А коли он выдаст-то?
Младший поглядел на Юрия с сожалением:
– Кто, Протасий Вельяминов? Окстись, брат! Да он скорей живьём сгорит, чем обесчестится, али ты не знаешь его. И Федька такой же идол!
– А коли он за честь почтёт на Сашкину-то сторону встать?
– свистящим шёпотом спросил Юрий.
– Ну дак выдаст, - уверенно подтвердил Иван.
– Ан всё одно, нам теперь его трогать никак нельзя - поздно уж!..
Иван в отличие от Юрия и даже к подозрительному удивлению последнего, все эти дни был странно спокоен. Впрочем, не то чтобы спокоен, но так деловит, что за бесконечными хлопотами, знать, и некогда ему было душевное беспокойство выказывать.
То он на Трогу целыми рядами прокорм скупал, то у княжьих складниц самолично следил, ладно ли снаряжаются ополченцы оружием да бронью, да ещё чуть не каждого ласковым
Да перво-наперво гонцов разослал во все веси: и в Рязань к Ивану Ярославичу, новому тамошнему князю, и к боярам в Великий Новгород, и к самому хану Тохте в Сарай… Всем поплакался, у всех слёзно попросил заступы от бесчинств и беззакония великого князя.
Юрий на те просьбы лишь огорчённо рукой махал, не |глядя припечатывая грамотки: кто поможет, кто откликнется? Кому до Москвы дело есть? Все вы наши до добра, до беды не наши!
Ну и то ладно! А здесь уж и вовсе Иван неподобной пустяковиной заморочился. Поехал зачем-то на конюшни хворых Коней глядеть. Кой в них прок-то, в больных? Ан и воротился ре скоро. А весь следующий день на заднем дворе провёл с какими-то и вовсе непотребными людишками: с знахарками, костоломами, с сомнительными старухами, коим место на дне Поганого пруда. Где и нашли-то таких? То с татарами из московских, то с жидами, а то и с фрягами, коих тож на Москве поприбавилось, об чём-то втай шепчется. Будто есть ему дело, кой купец, с каким товаром и в какую сторону идти собирается? Ай, иное что спрашивал? Да, право слово, разве иное может быть на уме, когда Михаил вот-вот грянет? Юрий даже негодовал на Ивана: нашёл время попусту лясы точить!
Как-то вечером, чуть не в канун Михайлова наступления братья остались наедине. Юрий за эти дни вконец издёргался, почернел и ещё более заострился хищным лицом. Долго сидел, уставив взгляд в одну точку, потом сказал глухо:
– А ить, худо будет…
– Так уж, - уклончиво согласился Иван, впрочем, бросив на Юрия скорый взгляд, в котором то ли насмешка таилась, то ли сочувствие, что было куда хуже насмешки.
– Ты на меня, как на покойника-то, не гляди - жив покуда, - оказывается, заметив тот взгляд, зло оскалился Юрий.
– Что ты, Юрий! На Господа уповаю, - поспешно перекрестился Иван.
– Ить доселе не оставлял он нас своей милостью, - с некоторым удивлением произнёс он.
– Слепой ты, что ли, Иван, - вскинулся с лавки Юрий и по-волчьи заметался по горнице.
– Не та беда, что Михаил идёт, а та, что Сашку с собой ведёт, а тебя то будто и не касаемо! Али не видишь, людишки-то чают над собой Сашку поставить!
– Не суть ещё, чего людишки хотят, - Иван спокойно огладил стриженую, курчавую бородку.
– Ишь что!
– как худое пламя на сквозняке, метался Юрий.
– Переяславцам был люб, новгородцам по нраву, а москвичи-то, вишь, требуют!
– На ходу он с такой бешеной силой дёрнул себя за ухо, что перекосился лицом от боли.
– Во всём, слышь, меня виноватят!
– Да кто тебе нанёс-то такое?
– всплеснул руками Иван.
– Знаю я!
– крикнул Юрий.
– Корова сдохла - князь виноват! Кура яйцо не скинула, - Юрий улицей ехал! Помер кто без причин, так то Москве Константин поминается!
– На миг Юрий остановился, невидяще взглянул на Ивана: - Я им, вишь ли, и глад, и град, и бой, и мор!
– При тех словах он с такой силой да раза три вряд ударил себя по груди, чтобы кабы с таким-то усердием по кому другому ударил, так, поди, и дух вышиб вон!