Следопыт
Шрифт:
Марина уткнулась лицом в сено и не отвечала.
Как ты думаешь, Витя, можно полюбить плохого человека? Я, брат, по правде говоря, больше самому себе задаю этот вопрос, чем тебе. Твоя точка зрения насчет любви давно известна. Ты не только плохую, но и хорошую дивчину не хочешь и не можешь любить. Сухарь ты, Витя. Непромокаемый. Железный. Не надо было бы посвящать тебя в такие мягкие дела, но что делать. Привык я, дурак, не скрывать от тебя ничего, чем живу, о чем думаю. Можешь смеяться надо мной, но я все равно выскажусь и по этому щекотливому вопросу. Надо высказаться, навести в душе порядок.
Ну, так вот. Можно ли полюбить плохого человека? Оказывается, можно. Бывает. Я знаю один такой случай. Знаком я с влюбленным. Парень как парень.
Этого, брат, я никак не могу понять. Любовь, настоящая любовь, по-моему, глазаста как стереотруба — есть у нас, пограничников, такой прибор. У любви, по-моему, чутье и нюх как у самой лучшей розыскной собаки. Настоящую любовь нельзя обмануть. Она все понимает, чувствует, разгадывает. Я вот, например, не мог бы полюбить девушку с кривой душой. Неправдивую, бессовестную, злую, ленивую. Как бы она ни притворялась, как бы ни старалась быть ласковой и все такое, я бы все равно раскусил ее. Честное слово, я не хвастаюсь. В любом человеке вижу самое малое притворство. Поверишь, даже по взгляду понимаю, кто чего стоит. Не знаю, откуда это у меня. Наверное, от родителей. Да еще от моей следопытской работы.
И по этой же причине я не побоюсь влюбиться и в местную дивчину. Если влюблюсь, значит, она девушка достойная, моего корня и покроя. Вот такие пироги, Витя.
Ты, конечно, спросишь, почему это я вдруг разговорился на такую тему. Все сейчас же объясню. Помнишь, я писал тебе о Юзефе? Встречаемся мы с ней часто. А это кое-кому не нравится из наших товарищей. Ворчат, Предупреждают. Боятся, что Смолин не с той дивчиной, с какой надо, время проводит. Представляешь? Вот, брат, в какой переплет я попал. Трудно мне вот этак же просто, откровенно, как тебе, объяснить им, что зря они боятся. За некоторых других они правильно беспокоятся, а за меня — зря. Не могу ошибиться в таком деле. Не должен. Душа минера у меня. Не знаю, брат, как им растолковать, что я сам себя всю жизнь оберегаю от всех напастей.
Вот и все на сегодня, Витя. В другой раз напишу кое-что о Юзефе и себе. После того, как окончательно прояснится наш с нею горизонт.
Прощай, Джек!
Непостоянная, переменчивая была в ту раннюю весну погода: днем ясное небо и солнце, к вечеру нависали дождевые тучи, ночью сыпалась то ледяная крупа, то мокрый снег, а к утру землю сковывал исчезающий с восходом солнца морозец. Бывало, что на вечерней заре дул по-зимнему свежий ветер, а к рассвету наползал сырой, по-осеннему непроглядный туман.
В одну из таких ночей пограничная застава была поднята по боевой тревоге.
Через несколько минут старшина Смолин и его Джек в составе наряда прибыли на границу. Это было редчайшее для этого района нарушение: КСП перешли сразу четыре человека. По труднопроходимому, задымленному туманом оврагу, который начинался далеко на сопредельной стороне и тянулся в глубь нашей территории, какие-то люди, весьма осторожные и хорошо подготовленные, перешли границу и скрылись.
Посадив собаку в стороне, Смолин при свете карманного электрического фонаря тщательно исследовал отпечатки на вспаханном грунте — четыре пары мужских сапог. Глубина и длина отпечатков говорили о том, что все мужчины были рослые, грузные. След был относительно свежий, получасовой давности.
Запомнив все это, он вернулся к собаке. Джек успел отдохнуть и успокоиться. Взяв его на поводок, Смолин подвел к следу и спокойным, властным голосом отдал команду:
— След! След!
Джек возбужденно нагнул массивную голову, энергично обнюхал отпечатки и стремительно рванулся вперед по «горячему» следу.
— Хорошо! Хорошо! — подбодрил Смолин собаку и, чуть сдерживая ее на поводке, побежал за ней.
Солдаты в боевом порядке сопровождали их.
Много в пограничной службе сложных и трудных дел. Преследование — труднейшее из них, Здесь ты должен проявить все,
Велика ответственность возглавляющего наряд, ведущего преследование. Ты должен бежать как олень, видеть и слышать все, быть разведчиком и следопытом, ты должен быть умнее и ловчее самого опытного и ловкого нарушителя. Твои усилия должны обязательно завершиться поимкой нарушителя. Как бы враг ни был опытен, вооружен, как бы он далеко ни ушел, ты должен догнать его, вступить в борьбу, обезвредить или уничтожить.
Джек уверенно бежал по следу — по заросшей бурьяном целине, по дну оврага, по болоту. Ни предрассветная темнота, ни густой туман, ни дождь, прошедший недавно, ночью, не сбивали его со следа.
Все, что имел Джек, — смелость и злобу к посторонним людям, бесстрашие к выстрелам, неутомимость в беге, отвращение к пище из чужих рук, обостренное обоняние, тонкий натренированный слух, умение лазить по лестницам, прыгать через изгороди — решительно все было восстановлено в нем Смолиным. Сотни километров проделал Смолин с Джеком в школе в часы тренировок и на службе. Лесом и оврагами. Степью и болотами. Днем и ночью. Весной и осенью. В буран и в дождь.
Джек бежал мягко, плавно, быстро. Его крепкая клинообразная морда почти не отрывалась от земли. Между черными сухими губами белели крупные клыки. Уши ни на одно мгновение не утрачивали настороженности. Щетинилось седое ожерелье шерсти на могучей шее.
След нарушителей петлял то влево, то вправо, то под прямым, то под острым углом. Джек, несмотря на быстрый бег, ни разу не сбился со следа. Самый знаменитый скороход не выдержал бы такого темпа на дальней дистанции. Смолин сдерживал собаку поводком и вполголоса подавал команду: «Тише!..»
Овраг кончился. Выскочили на свежевспаханное поле. Небо выше поднялось над землей. Заметно посветлело. На востоке разгорелась заря. Смолин оглянулся. Пограничники отстали. Сзади, неподалеку, бежал только сибиряк Степанов, потомственный таежный охотник.
Метров триста следы тянулись полем, потом увели в лес, густой и сырой, еще полный ночной темноты. Под каждым кустом мог затаиться враг. Джек рвался вперед и тихонько повизгивал. Было похоже на то, что нарушители вблизи. Смолин не остановился. Он отлично знал, что в лесу на влажной мшистой почве и вследствие малоподвижности воздуха след сохранялся дольше. Джек возбужден именно по этой причине — свежее, «горячее» стал след.
Опыт подсказывал Смолину, что нарушители использовали каждую минуту, чтобы уйти как можно дальше от границы, выбраться на простор. Значит, их можно преследовать смелее, не растрачивая драгоценного времени на предосторожность. Пока она излишняя. Пока!
Старшина ослабил поводок. Почувствовав это, Джек резко набавил скорость.
Обоняние собаки — тончайший инструмент. Она живет в мире запахов. В лесу этот мир многообразен, но Джек уверенно пробирался через все препятствия.
— Хорошо! Хорошо! — подбадривал своего друга Смолин.
Вдруг Джек остановился, словно наскочил на стенку, Смолин предупредительно отпустил поводок. Собака метнулась в сторону, пробежав несколько метров, обернулась и подала голос. Смолин увидел на земле брошенную нарушителями куртку. Поднял ее, осмотрел. Она еще сохраняла терпкий запах пота. Поставив собаку на след, побежал дальше.
Весенний день пробивался в лес. Нехотя отступали сырые угрюмые сумерки. Стали видны деревья, каждое в отдельности — осина, ольха, дуб, клен. Заблестела ночная роса на мхах. На них темнели отпечатки следов нарушителей. Смолин ускорил движение.
Солдат Степанов не отставал. Он бежал чуть-чуть позади. Оборачиваясь, старшина видел его скуластое, раскрасневшееся, исполненное решимости лицо и мокрый черный чуб, выбившийся из-под фуражки, Автомат у него все время был наготове.
Джек выбежал на просеку. Здесь было много следов. На земле хорошо отпечатались обувь, копыта, шины колес.