Следователь, Демон и Колдун
Шрифт:
– Зря. Я бы на вашем месте хлопнул пару стаканчиков. Не так бы страшно было.
Фигаро, которому, наконец, удалось проглотить проклятый ком в горле, уставился на ботинки Бруне, которыми тот лениво болтал под столом. Ботинки были как ботинки; обычные рыжие ботинки, коих миллионы под светом звезды по имени Солнце, но следователю было проще смотреть на них, чем туда, где Великая Четвёрка готовилась к своему ритуалу.
Не круги и пентаграммы, нарисованные мелом на полу и импровизированных стенах (просто листы белёной фанеры поставленные квадратом вокруг колченогого круглого стола), не странной формы восковые свечи,
Но вот Четверо Первых Великих...
Моргана Благая, Первая в маске чёрной птицы, нагая и страшная ведьма с руками перемазанными по локоть в чём-то чёрном, похожем на смолу.
Мерлин Великий, Первый, сын короля-звездочёта и колдуньи, облечённый в свою неизменную мантию, но с лицом закрытым жуткой золотой маской без глазниц, зато с длинным-предлинным острым носом, что превращало Артура в некую дикую пародию то ли на палача, то ли на Пиноккио, который убил всех, включая фею и болтливого сверчка, сделал себе воротник из лисы и отправился на большую дорогу добывать себе хлеб с ножа и пистолета.
Закутанный в алые простыни Абдурахман ибн Хаттаб, похожий в своём странном костюме на чьи-то вынутые внутренности.
...и, конечно же, безумный Абдул Альхазред, старый араб-некромант, говоривший в своих снах с Теми, кого называть нельзя на веки веков, и чьи имена должны быть преданы забвению в мирах, где живут разумные, вменяемые и полноценные человекоподобные существа, в свободных одеяниях из тончайшего белого шёлка, сжимавший в длинных и острых зубах мёртвую сойку.
Они протянули руки над столом...
...соединили свои безымянные пальцы...
(свет мигнул, на секунду погас, а потом загорелся вновь)
...и принялись начитывать неспешный речитатив странными высокими голосами, и голоса их взлетали вверх, ударяясь о стены, причудливо переплетаясь, и падая вниз отголосками неземного и страшного:
– ...под чёрным небом чернее чёрного, наше проклятое древо взойдёт чёрной смоковницей, – слышался голос Артура.
– ...взойдёт белой смоковницей, мёртвым стволом, сухими лицами, пустыми глазницами, мышью под твердью небес, луной под водами Великой Реки Ануас Стикс Летас Йох Ах`хаарон... – вторила ему Моргана, и стены покрывались инеем от её слов.
– …тварь, ждущая за стеной мира, стяжающая смерть, тяжёлая как медь, чистая как ртуть, честная как нож... – Каркающий хрип – неужели это был голос Абдурахмана ибн Хаттаба? Неужели?
– ...Йох-Сотот, Двери Отворяющий, сопутствующий всему, Неназываемый Богохульник, изрыгающий кости богов, Шадор-Путешественник, глотающий звёзды чёрным нутром, пошлите нам чадо своё... – свет ли так лёг, то ли игра теней, то ли чёрное, душное, неописуемое, то, Иное, отбросило сюда свой блик, но вот – надо же! – сойка во рту Альхазреда открыла мёртвый глаз, и пару раз сильно хлопнула крыльями.
– Растущий!
– Приходящий!
– Всеведущий!
– Бесплотный!
– ...в наших глазах движение! Наших чаяний отражение! Сотканный из сокровенных нас, откровенных нас, смотри сквозь, приходи из!
Фигаро попытался заткнуть уши, но у него ничего не вышло; ужасающая песнь вливалась, казалось, прямо в его
«Демон не мог не прийти, – думал следователь, постанывая от боли; его уши начали кровоточить, – он просто не мог не явиться. Эти четверо психопатов почти ничего не понимавших в колдовстве умудрились каким-то образом собрать разрозненные кусочки самых чёрных из известных в то время ритуалов, соединить это всё, подкрепить своими чаяниями, истовым желанием и с размаху ударить этим всем по реальности, да так, что та дала трещину и раскололась, пуская сюда ЭТО. И ЭТО скоро будет здесь снова»
– Кровь на стекле!
– Стекло в крови!
– Золото кипящее в глотке!
– Последних сих, разум отринувших, к тебе призвавших услышь!
– Верных сих, к тебе вознёсшихся – узри!
– Границы миров…
– ПОВЕРГНИ!
– Твердь среди тверди…
– РАЗОРВИ!
– Пред нами...
– ПРЕДСТАНЬ!
– ПРЕДСТАНЬ!
– ПРЕДСТАНЬ!!
Жуткое, нечеловеческое эхо слилось в разрывающем слух резонансе, прокатилось по залу, и замерло вдалеке.
Раскалённые иглы впились в пальцы Фигаро.
Он чувствовал – оно приближалось.
И он уже не увидел, как в центре стола появилась идеально круглая, абсолютно чёрная дыра межпространственной воронки, и как Седрик Бруне с каменным лицом ткнул пальцем в маленькую белую кнопку.
Старшая Рука Первого ударного крыла Серого Ордена сир Монсеррат Кир глубоко вдохнул морозный воздух, и медленно выпустил между плотно сжатых губ струйку белого пара.
Боевой маг (а лишь «крысы», согласно очень древней и очень важной традиции, сохранили право называть себя «магами» – на то были причины) любил зиму, мороз и снег, поэтому его Кокон территориально находился на Хляби. Он, конечно, мог бы явиться на зов незамедлительно, но это было бы слишком явно, слишком глупо, слишком очевидно, так что он, разумеется, выждал требуемое количество времени, но всё равно не смог отказать себе в маленьком удовольствии: прибыть на час раньше Восьмизора Принцепса, главы боевой группы «Центр» Ордена Строгого Призрения.
Принцепс стоял тут же, перебирая невзрачные, на первый взгляд, янтарные чётки и старательно делая вид, что изучает бескрайнюю белую равнину перед собой. Как и Рука Кир ОСП-шник был одет в простую боевую мантию, не стесняющую движений. Тела обоих грели алхимия и колдовство, но мантия Принцепса выглядела не в пример опрятнее рваного серого балахона Кира, пусть даже ОСП-шник отдал бы правую руку и все свои зубы, чтобы получить право носить такую же. Но его первый и единственный экзамен на вступление в Серые был провален более двадцати лет назад.
Конечно же, Старшая Рука Кир об этом знал. В целом, ему было плевать; более того, он даже не отказался бы от такого Трутня, как Принцепс. В конце концов, ОСП-шник завалил свой экзамен по чистой случайности, и случайности идиотской. Но Рука тогда ничего не мог сделать. Он мог только быть вежливым с Принцепсом сейчас, постфактум.
Поэтому Монсеррат Кир молчал.
Принцепс не выдержал первым.
– Я слышал, тут чуть ли не все Ударные отряды Инквизиции. Это правда?
Рука мог не отвечать на этот вопрос, однако же, прочистив горло, сказал: