Следствие не закончено
Шрифт:
А судьба — изменчивая фея — ухватит добра молодца за шиворот, как слепого кутенка, да и ткнет его горделиво вздернутым носиком вместо молока в какую-нибудь неблаговонную жидкость.
Бывает.
Вот и тут: даже в тот день, когда у Михаила Громова произошел разрыв с отцом, парень не пережил столь угнетающего чувства потерянности, какое испытал, когда скрылись за дверями общежития носилки, на которых унесли еле живого Небогатикова.
Страшно!
И в поразившем всю молодежную бригаду скорбном происшествии
«Очень я провинился перед вами, бывшие друзья мои. Самые дорогие друзья. Настолько виноват, что не осмеливаюсь даже просить прощения. И все-таки я не раскаиваюсь в том, что не скрыл, — а ведь мог бы скрыть! — эту свою последнюю и случайную кражу. Последнюю и случайную! Думаю, что теперь-то вы, Михаил Иванович, мне поверите. А значит — и подлецом больше не назовете.
Последняя просьба: напишите моей матери как-нибудь поласковее и позаботьтесь о Баптисте: боюсь, что ни за что пропадет и котик.
Прощайте…»
Как бы чувствуя последний наказ своего друга, кот сначала доверчиво потерся о ногу Михаила, сидевшего на кровати Небогатикова, затем, просительно мяукнув, вскочил на кровать.
— Баптишенька!.. Если бы я знал…
Михаил неловко погладил рукой кота, чего с ним до сих пор не случалось. И снова замер, искоса поглядывая на подушку, где еще сохранилась вмятина от Митькиной головы.
В таком состоянии горестного оцепенения и застала его Катюша.
— Миша! Родной! Какой ужас!
Михаил поднял голову, взглянул на Катюшу. Но как-то безучастно.
— Сейчас я встретила твоих. Они все пошли в клинику, давать Небогатикову кровь на переливание. Я тоже хотела, но… родной ты мой, Мишенька!
Катюша отодвинула кота, присела на кровать, погладила Михаила по плечу.
Михаил не отозвался на слова и ласку. А заговорил, не глядя на Катюшу:
— Слушай, Екатерина…
Помолчал.
— Только очень прошу тебя… Не лги!
Катюша даже вздрогнула, как от укола, услышав такое жесткое обращение.
— Как тебе не стыдно, Михаил!
— А мне стыдно! Мне никогда не было так стыдно: и за себя, и… Почему меня обманул твой отец?
Михаил повернулся к Катюше, но глаз ее не увидел: девушка опустила голову.
— Ведь это у вас в доме Митя… — Михаил хотел сказать — украл, но сказал: — взял эти проклятые деньги?
— Об этом меня не спрашивай… Мишенька, — еще ниже склонив голову, прошептала Катюша.
— Почему?
— Потому что… Какое это сейчас имеет значение?
— Все ясно.
Михаил поднялся с кровати. С бесцельной торопливостью прошелся
— Каким же ты оказался болваном!
Затем решительно подошел к Катюше, грубоватым движением приподнял ей голову.
— Слушай, Екатерина. Я хочу в этом деле разобраться до конца! Может быть, я наивен, даже глуп, может быть, но я в Небогатикова поверил. И ошибся не я, а он! А вот про Кузьму Петровича… Почему ты выгораживаешь своего отца, Екатерина?
— Выгораживаю?!
Девушка резко мотнула головой, откидывая затенившую глаза прядь волос, взглянула прямо в лицо Михаилу, и… ей стало страшно: столько злой требовательности было в его взгляде.
— Ну?
— Мишенька, родной, ну, хочешь, я на колени перед тобой стану? Только… не спрашивай!
— Почему?
Катюша тоже поднялась с кровати. Заговорила прерывисто, вот-вот заплачет:
— Неужели ты, Миша, забыл свои же собственные слова: что ты мне рассказывал про отца, маму, сестричек?
— Моего отца не трогай!
— Ну, хорошо. Только… разве я виновата в том, что мой папаша оказался… ну, не такой, как Иван Алексеевич Громов. Но он мне отец! Отец! И после смерти мамочки самый родной человек!
— Понятно!
Михаил отвернулся от Катюши. Снова, неуверенно ступая, отошел к окну. Долго молчал, с ненужным вниманием вглядываясь в полупустынную улицу, словно загустевшую в этот предвечерний час зелень лип. Повторил:
— Понятно.
И добавил язвительно:
— Напрасно такие, как ты, комсомольские взносы платят. Ведь наш союз называется ленинским!
Хотя Михаил не смотрел на Катюшу, но еще до того, как девушка заговорила, почувствовал ее состояние.
— А я думала, что даже у самых образцовых комсомольцев вот здесь бьется сердце!
— Что ты этим хочешь сказать?
Михаил вновь подошел к Катюше.
— Ну?.. Договаривай!
Но Катюша договорила не сразу. Девушке вдруг показалось, что перед ней стоит не только совершенно чужой, но и враждебно настроенный против нее человек. У Михаила словно оледенело лицо, плотно сомкнулись губы, а глаза… Никогда не смотрел на нее Михаил с такой… ну, конечно, злобой. А раз так…
— Ничего плохого об отце вы от меня не услышите… товарищ Громов!
Не менее отчужденным показалось и Михаилу лицо Катюши.
— А вы не отца защищаете, товарищ Добродеева!..
Нехорошо, обидно для девушки прозвучала фамилия. И еще обиднее такие слова:
— А самого обыкновенного… хапугу!
Ну что могла ответить Катюша Добродеева на такие совсем уж оскорбительные слова?
Она ничего и не ответила.
Просто дала парню пощечину и ушла, вызывающе постукивая каблучками.