Следствие ведут знатоки
Шрифт:
— Раз подобная секретность, тем более вы не связались бы с первым встречным. Кто его привел, рекомендовал?
— Один старичок. А откуда выкопал — понятия не имею.
— Что же за старичок?
— Он до меня в киоске сидел. Ушел по старости, уступил мне точку в Столешниковом… и клиентуру. Ей-богу, я вам все, как на духу!
Пал Палыч встал и сверху уперся взглядом в Миркина:
— Полуправда. Все это полуправда. Как вы поддерживали контакт с Чистоделом?
Но Миркин, хотя и нервный и впечатлительный,
— Гражданин следователь, посмотрите на вещи с моей стороны. Вот сидим мы с вами и разговариваем. Немножко поговорили — набежал новый эпизод. Еще посидели — уже другая статья.
— Да ведь назад пути нет, Миркин. Раз заговорил — говорите до конца!
— Нет, у человека в моем положении тоже есть своя этика. Надо сохранять лицо. Все отрицать глупо, конечно. Но все вытряхивать… Чуть на тебя надавили, и ты уже ползешь по швам…
— Неэтично?
— Если хотите, да! Неэтично. У меня масса знакомых в Столешниковом. Так сказать, свой круг. Женщины. Все они придут в суд. И что услышат? Как я буду выглядеть?
Довольно долго он упрямился, пока не предпринял нового отступления:
— Ладно, я скажу, что знаю. Только в деле пока ничего не будет. Такое условие. Если вы Чистодела возьмете, покажете мне фотографию, тогда пожалуйста.
— Известный жанр: лично вам по секрету. — Пал Палыч чуть не взбесился: — Воображаете, я способен торговаться? В моей ситуации? Я вас готов на дыбу вздернуть, но иметь официальные показания!
Миркин струхнул, кинулся «мириться».
— Несколько раз я писал Чистоделу до востребования. Сергеев он, Петр Иванович.
— Почтовое отделение?
— Главпочтамт.
— Почти на деревню дедушке. Работает?
— По-моему, пенсию получает.
— Сколько же ему лет?
— Сорок три.
— Так… Что еще?
— Один раз я видел, как он папиросы покупал. Глядите где. — Миркин взял лист бумаги, нарисовал: — Вот так старый Арбат, тут диетический, а вот так переулочек. И здесь палатка.
— Ну?
— Он был в шлепанцах. Далеко от дома человек в шлепанцах не пойдет, верно?
— Это уже кое-что.
— Но уже все, больше никаких концов.
— Попробуем поскрести по сусекам. Культурный уровень?
— Сероват… И, по-моему, зашибает.
— Женат?
— Вряд ли. Очень неухоженный.
Еще с десяток вопросов-ответов, и Пал Палыч позвонил Токареву:
— Миша, записывай. Номер один — пусто. Номер два — Сергеев Петр Иванович, предположительно пенсионер, учитывая возраст — по инвалидности. Место жительства — район Плотникова переулка. Имеет родственников где-то на юге. Над верхней губой небольшая родинка. Мягко выговаривает букву «г». Одет неряшливо. Курит «Беломор».
Токарев обещал мгновенно
Знаменский вспомнил, что на свете есть сигареты. Вредная штука, которая помогает жить. Оба закурили, и Миркин спросил иронически:
— Допускаете, что найдут?
— Найдут. Если сведения верны.
Он представил себе Зиночку с ее реверансом и новой прической.
«Ну, еще один напор!»
— Миркин, куда вы сбывали шлих?
Тот протестующе заслонился худыми ладонями:
— Не все сразу, Пал Палыч! Не знаю, как вы, а из меня уже дух вон.
— Это потому, что вы сопротивлялись, Борис Семенович. Бились в кровь. А просто рассказать правду совсем не трудно. Попробуйте.
— Да что у меня было шлиха-то? Взял триста грамм.
— Допустим, — согласился Знаменский с враньем. — И куда дели?
— Сплавил по мелочи зубным техникам.
— Вот видите, — подбодрил Пал Палыч, — стоит заговорить — и пойдет.
— Ну да! Вы начнете спрашивать, кто да что, а я даже лиц-то не помню!
— Опять вы крутитесь, Борис Семенович. Все сначала. Признаваться так признаваться.
— Вы считаете?
Миркин внезапно и резко, будто толкнуло что, сел на стуле боком и уставился в окно. И потом через плечо осведомился едко:
— А вам доводилось признаваться?.. Нет, пустите меня отдохнуть. Полежу на коечке, подумаю, может, что вспомню.
На том он и уперся, да так неожиданно крепко, что Знаменский со скрежетом зубовным вынужден был прекратить допрос.
20
Прахова переживала поистине звездный день.
С утра — беседа с Мишей Токаревым. Воспитанный молодой человек, но довольно упрямый и скучноватый. Не столь уж трудно оказалось одержать над ним верх. Но победа есть победа, она бодрит, молодит, горячит кровь.
Антонина Валериановна с отменным аппетитом пообедала и только прилегла, по обыкновению, отдохнуть, как подоспел следующий визитер — немного под мухой. Он все поминал какие-то десять рублей и пивную, а Прахова приглядывалась к нему, колеблясь: из тех ли двоих, кого описал оперативник? Если из них, отчего он словно бы ничем не интересуется? В чем смысл визита?
Она взяла десятку, обещав истратить на передачу для Бориса, и посетитель откланялся. На всякий случай Прахова обследовала купюру с лупой, сравнила на просвет с другой десятирублевкой, даже подержала над паром и ничего не обнаружила.
Досадно не понимать, в чем дело. Приметы совпадали, а поведение было нелепым. Но все же визит оставил по себе ощущение взволнованного ожидания. Потому что Прахова — ах, наивный Миша Токарев, — Прахова-то знала, что друзья Бориса станут искать к ней подходы!..