Следствие ведут знатоки
Шрифт:
Хозяйка будто угадала его мысли:
— Вы молоды и наивны, Вольдемар. Вы видели только то, что видели, и ничего другого. Думаете, то, что сейчас, — навеки? А?
— Как-то не задумывался…
Где тут задумаешься? Взял товар — отдал товар — деньги хозяину — парное себе — в любой миг жди напасти — готовься бежать или драться насмерть. Навеки — не навеки? Велика разница!
— Напрасно не задумывались, голубчик. Я еще увижу — а вы тем более, — как весь этот сумасшедший дом развалится. И тогда мы окажемся на свободе и на высоте — те,
«Ну, понесло старуху!»
Приезжий счел, что раскусил ее вполне — «парижская матрасница». Но отчасти Прахова выступала и «купчихой»: вольные расходы нет-нет да и вынуждали расстаться с увесистым мешочком — но уже в иных сферах, в элитарном обществе, куда ни Чистодела, ни какого-нибудь Мишу Токарева и в подъезд-то не пустили бы.
И она же, использовав древние знакомства, некогда пристроила Миркина для «стажировки» в Столешников.
Горевала Прахова и досадовала, что с арестом Бориса жизнь ее поскучнеет, нечем станет занять мысли и воображение. И вот — приход Вольдемара. Возрождение и — не исключено — даже новые горизонты!
Отсюда и желание сразу показать себя, и подчеркнутое радушие, и стремление приручить звероватого незнакомца.
Однако он напрасно опасался, что старуху «понесло». Изложив свое политическое кредо, она решительно поднялась:
— Ну-с, приступим к делу. Металл с собой?
— Да.
— Положение ваше, конечно, затруднительно. Но вы милый мальчик, и грех наживаться на чужой беде. На первый раз рассчитаюсь, как платила Борису. Давайте.
Приезжий снял кожаный пояс-мешок:
— Два кэгэ триста.
— Знаю. Деньги были приготовлены.
Она отперла шкатулку на рояле, вынула пачку крупных купюр, получила в обмен пояс и унесла за ширму. Приезжий быстро пересчитал деньги: к положенной сумме приплюсовывался парное Миркина и парное Чистодела. Недурно.
За ширмой слышалась возня: хозяйка, надо полагать, проверяла вес и припрятывала шлих.
Приезжему уже не терпелось уйти.
— Пора расставаться, Антонина Валериановна, — сказал он, едва завидя ее.
— Опять вы торопитесь, Вольдемар. Вы еще должны мне рассказать, на чем, современно выражаясь, погорели.
— Погорел?.. — свел он брови. — Я пока ни на чем не горел.
— Да? А почему же я вас сразу раскусила, как вы думаете? Милиция подробно описала мне вашу внешность.
— А, черт!..
— Имейте в виду, вас ищут. Вас и того, который якобы должен Борису десять рублей.
— Не сказали, за что?
— Такие вещи полагается знать самому, дорогой, — справедливо возразила Прахова.
Приезжий встревоженно закружил мимо кресел на лапах и резных комодов.
— Надо смываться. Может быть, что за домом следят?
— Явных признаков нет. Сюда вы проскочили благополучно, иначе они бы давно явились. Но береженого Бог бережет. Настя!.. Взгляни, милая, нет ли вокруг шпиков.
Та взяла на кухне мусорное ведро и вышла.
— Думаете, она справится?
— Ах, молодой человек, мы
Помолчали.
— Да вы не нервничайте. Если они тут, вы уйдете, как Александр Федорович.
— Какой Александр Федорович?
— Да Керенский же. Господи! — с неудовольствием пояснила хозяйка молодому невежде.
— А как он ушел?
— В дамском платье. Надо знать родную историю! …Да, так что там у вас стряслось? Раз вы пришли сюда, я должна знать.
— Ну сделал я заход на экспертизу по делу Миркина, пугнул, чтоб молчала… а то, мол, придушу любимого племянника.
— Какая кровожадность! — оживилась Прахова. — И что же?
— Такая гадина попалась: да-да, говорит, конечно, а сама, выходит, побежала жаловаться!
— M-м… нехорошо. Но что вас, собственно, толкнуло?
— Борис взвешивал дома металл?
— Как же иначе?
— Тогда на весах найдут шлих.
— Ай-я-яй!
— Я хотел предотвратить.
— Как жаль, что сорвалось! Задумано было талантливо. Н-да, боюсь, Борису придется туго. Впрочем, он довольно хитер.
— Продать может?
— Меня нет. Я его воспитала, как родного, вывела в люди. Он мне всем обязан. А вот вашего посредника… Он ведь теперь никому не нужен, только помеха, а?..
— Если выберусь цел, я о нем подумаю. — Приезжий посмотрел в глаза старухе: они тоже горели молодо и зло.
21
С немалыми предосторожностями и уловками добрался Приезжий до пивной. По всем приметам позади было чисто.
В помещении, хорошо видном сквозь широкое окно, уже составляли один на другой столики, и лишь барабанщик ютился еще в уголке, сморенный ожиданием и несчетными пенными кружками, влитыми в утлую свою утробу.
Растворившись в тени газетного киоска, Приезжий выждал, пока того выдворили на улицу. В растерянности он топтался у дверей, памятуя, что велено отсюда не отлучаться. Однако пиво не греет, а лужи на глазах затягивало ледком, и спустя минут двенадцать Чистодел закоченел настолько, что презрел начальственное приказание. Он зарысил сначала вправо, но от угла повернул в противоположном направлении — в теплые недра метро.
Приезжий незримо сопровождал его, молясь своему охотничьему богу, чтобы не оказалось иных сопровождающих. Нет, никого не интересовал продрогший вечерний прохожий, нырнувший в вестибюль под светящейся буквой «М».
Здесь Приезжий взял Чистодела за локоть и повлек в безлюдный затишливый уголок.
— Да куда ж вы делись?! Я всякое терпение потерял! Чуть не околел на морозе! Остался, как вошь без хозяина!.. — запричитал, заобижался, закапризничал Чистодел.
Приезжий дал ему выговориться, отогреться и обрести способность порадоваться возвращению бесстрашного, отчаянного, мудрого товарища. Несколько ласковых фраз уверили Чистодела, что Приезжий никак не мог явиться раньше, выше головы занятый множеством хлопот.