Следствие ведут знатоки
Шрифт:
Медведев. А зачем вам письмо?
Старичок. Не мне. Есть один любитель.
Кибрит. Коллекционирует чужие письма?
Старичок. Нет, барышня… старые письма. Это совсем другое. Они уже не чужие, они — история. У него есть подборка с фронтов первой мировой войны — трагично, волнующе. Уверяю вас, это достойно публикации!
Кибрит. Желаем вам удачи.
Медведев. До свидания…
К
Старатель. Чем интересуетесь? Случайно, не от Виталия?
Медведев. Нет. А что интересного есть?
Старатель. Сундуки — антикварные, жардиньерка, эта которая для цветов; дверные ручки — «львиная лапа» на цельную квартиру… пуговицы старинные гусарские имеются… две керосиновые лампы, попорченные, конечно, но, если желаете, дам адресок: поправят и стекло подберут…
Медведев. Мы посоветуемся и еще заглянем на днях.
Старатель исчезает.
Кибрит. Прямо остров сокровищ!
Кибрит и Медведев догоняют остальных, когда Воронцов ногой раскатывает рулон выброшенных афиш.
Воронцов. Заслуженный деятель искусств… лауреат… и прочая и прочая… (С оттенком злорадства.) И даже не расклеили. Прямиком сюда! Не хватит ли скорбных зрелищ, товарищи? Вернемся.
Медведев. Еще несколько шагов, и мы у цели.
Воронцов. У цели?
Медведев. Вот, прошу сюда.
Все подходят к большой куче тряпья, употребляемого на многих производствах как обтирочные концы.
Знаменский. На ваш взгляд, это — бытовое тряпье или производственное?
Воронцов(спокойно). Для бытового слишком однородно.
Знаменский. Совершенно согласен. Теперь проверим, нет ли чего внутри.
Сотрудники УБХСС разгребают гору тряпья. Под ней обнаруживаются металлические стружки и отливки.
Воронцов. Об этих штучках и все волнения? Значит, вы нашли, что искали. Рад.
Знаменский. Но им здесь не место, не так ли?
Воронцов. Вам видней… Впрочем, здесь как-то всему находится место…
Медведев. Товарищ Воронцов, разговор серьезный!
Воронцов. В вашем голосе — обвиняющие нотки. Напрасно. Я не могу вникать в содержимое всех помойных ведер города.
Знаменский. Усвоил… Товарищ Медведев, пригласите понятых!
Сцена девятнадцатая
Дача Воронцова. Та же комната, где еще недавно делили добычу. Бах, Ферапонтиков, Моралёв, кладовщики — все в некотором унынии. Воронцов старается их «накачать».
Воронцов. Значит, на складе вас только о такой ерунде и спросили?.. Ну, настоящий допрос впереди. Когда велено явиться?
Моралёв. Завтра к трем…
Воронцов. У мальчика мокрые штанишки. Ребенок напугался!
Моралёв. Легко говорить…
Воронцов. А кто виноват? Может быть, я? Или синьор Фермопальчиков? Или это на Баха подали жалобу в милицию?
Моралёв порывается что-то сказать.
Воронцов. Цыц! Знаю, что тебе не нужны ржавые ведра и бумажный хлам. Но когда ты поумнеешь, деточка? Из собственного кармана должен был заплатить! Хоть втридорога, раз видишь, что на общественницу нарвался, может шум поднять…
Моралёв. Если б я знал…
Воронцов. Молчи. Теперь всё тебе выйдет боком. И твой ЗИМ тоже. Есть солидные родственники или знакомые, которые могли дать взаймы?
Моралёв отрицательно качает головой.
Воронцов. Кто у тебя вообще есть, кроме брата-портняжки?
Моралёв. Мама с папой… в колхозе…
Воронцов(усмехнулся, потом задумался). Хозяйство?
Моралёв. Ну… само собой, огородик, крыжовник… кур с десяток, корова…
Воронцов. Всё продать. И пусть затвердят назубок: из года в год торговали редиской, укропом, чем там еще… крыжовником, копили по рублю, теперь продали скотину — и деньги из рук в руки сыновьям на машину. Понял?
Моралёв. Корова-то по три ведра моло…
Воронцов. Зоологические детали меня не интересуют. Далеко колхоз?
Моралёв. Сто сорок километров.
Воронцов. Спешно гони брата. Живо-живо, пошевеливайся! К утру чтобы он вернулся! Ну, что стоишь столбом?.. Всё равно умнее тебе ничего не придумать.
Моралёв. Да, видно уж так… до свидания…
Воронцов. Звони.
Моралёв уходит.