Следствие ведут знатоки
Шрифт:
Ферапонтиков. Думаете, жалею? Не. И жену его ученую не жалею и детей, чай не маленькие, да со способностями. А так как-то все… размышляю. Бах, понятно, был человек конченный, с головы уже попахивал. Если б его нынче тряхнули, как нас, — колонулся бы вдоль и поперек. Нету его — и слава богу. Хоть дела не закрыли, а все-таки лишним языком меньше. Справедливо оценили его, Евгений Евгеньевич — 120 рубликов в базарный день.
Воронцов(раздраженно). Не мели, Федор, я не за человека платил —
Ферапонтиков. Ну, тут уже без разницы. Заплатили… А потеха была, Евгений Евгеньич. Я к вам прибёг, говорю: «Бах — бух», а вы не понимаете!..
Воронцов. Смени, пластинку!
Ферапонтиков(по-блатному «заводясь»). Выходит, сделать можно, а рассказать нельзя? А если мне рассказать хочется? Ведь первый раз в жизни, Евгений Евгеньич, и, глядите, как чистенько!
Воронцов. Ты… Ты что, Федор… убил его?..
Ферапонтиков. Да ить… вроде как убил, а вроде и не совсем…. Тут чего интересно, Евгений Евгеньич… (Совершенно не замечает, что Воронцов не хочет слушать.) Сперва-то я его держал, ей-богу, держал и отговаривал. (Смеется.) А потом зашла мне в голову мысль про письмо… и как вы следователя называли, что, мол, вредный…
Воронцов(вставая, резко). Федор, ты пьян и несешь бред! Иди проспись, и больше чтобы я не слышал!..
Ферапонтиков. Зачем обижаете, Евгений Евгеньич? (Пьет прямо из бутылки.) Не бред, а по чистой правде! Вам одному на всем белом свете… Бах, он ведь чего — то надумает, то обратно раздумает. Надоел мне, зараза, до… в общем, до невозможности. Уже заявление написал, ну и сигай к архангелам, а он снова на попятный! Жизнь, говорит, одна, и все подобное. Такому, извините, сам бог велел помочь… Да не пугайтесь, Евгений Евгеньич, ни единая душа не видала! Я же чего-то соображаю. На нем следов нету: я ведь этак слегка под коленочки и — бух…
Воронцов поворачивается спиной к Ферапонтикову.
Ферапонтиков. Переживаете… Зря, Евгении Евгеньич. Он не крикнул, только так: «Ах!» — удивил я его. Внизу даже не бултыхался, топориком канул. И — тихо… Может, через минуту только пузыречки: буль-буль — последний, значит, воздух…
Воронцов(кричит). Ты заткнешься или нет? Зачем ты мне эту мерзость выворачиваешь?!
Ферапонтиков(вскакивает, идет к нему). Да Евгений Евгеньич!.. Да что вы?..
Воронцов(выставляя вперед руки). Не подходи!
Ферапонтиков. Вона ка-ак… Брезгуете! (Возвращается на старое место, к бутылке.)
Воронцов. А ты мечтал:
Ферапонтиков. Вона… Заместо благодарности… Ради кого же я грех-то принял?
Воронцов. Не ври! Себя ты тешил. Не ради меня!
Ферапонтиков(с искренней горечью). А кто вам, Евгений Евгеньич, верой и правдой, а?.. Форапошкин, слетай… Финтнфлюшкнн, отвори… Фитюлькин, прими… И всё при людях, все надсмешки!.. Мой дед — хотите знать — три дома на Самотеке имел, у меня могла жизнь быть. А я вашему коту блох выводил. Что мне тот кот? Тьфу! Сроду их терпеть не мог. Мурлыка! Кот вам во сто раз дороже человека!.. Свернуть бы башку — и вся недолга, а я ему, блохастому, печёночки…
Воронцов(совсем грубо). Ну ты, украшение помойки, пошел-ка ты вон! Иди-иди… Горшок душистых прерий…
Ферапонтиков(встает, смотрит бутылку па свет, выпивает до дна, вытирает руки, убирает скамеечку). Другой бы, Евгений Евгеньич, после этого взял да заложил вашу акционерную компанию со всеми Чернышевыми!
Воронцов. Рука не поднимется, Федя!
Ферапонтиков. Эх, Евгений Евгеньич… Ухожу… Все…
Сцена восемьдесят четвертая
Кабинет Томина. Конвоир вводит Валентина.
Томин. Привет, Валя. Садись. Как раз дочитываю твои вчерашние письмена. Вранья не чувствуется, и ты теперь, надо сказать, по-другому выглядишь. Так что рад. И за тебя и за себя, конечно… Затесался ты в совсем не подходящую компанию… Курить хочешь?
Валентин. А то нет.
Томин. Давай покурим. (Достает сигареты.)
Пауза, курят.
Валентин. А правда, что вас зимой чуть не убили?
Томин. Что ж особенного. Служба.
Валентин. И вы к нему один на один в сарай пошли? Уговаривать?
Томин. Ну, Валя, один на один — не хитрость. Вот когда пятеро, тут не до разговоров.
Валентин. Слыхал, рассказывали… А ведь встретишь вас — ни за что не подумаешь!
Томин. Мало ли о ком чего не подумаешь… Ферапонтиков, к примеру. Ты одну ночь в каморе переночевал — и уже лица нет. А для Федора Лукича — она родной дом. Федор Лукич, брат, такой стреляный воробышек, не другим чета! А тоже, пожалуй, не подумаешь.
Валентин. Ну да! Просто вор, и всё.
Томин. Просто? Боюсь, не просто, Валя… Если поглубже копнуть — там, может, ого-го!.. Все ли ты про него написал?
Валентин. Что знаю, то написал.