Следствие ведут знатоки
Шрифт:
— Виноваты, товарищ полковник.
— Безусловно. И будет приказ о наложении взысканий.
— Оперативную часть разрабатывал я, — заявляет Томин. — Знаменский присутствовал для оформления следственных действий.
Полковник бросает на него острый взгляд.
— Вы инспектор или адвокат? — И, не дожидаясь ответа, продолжает: — Каким образом сорвалось преследование?
— Не могу понять. Куда-то они очень ловко нырнули. Все ближайшие патрули были оповещены по рации.
— Даю сорок восемь часов на
— Ясно, — вместе отвечают Знаменский и Томин.
Полковник делает пометку в настольном календаре.
— Вопрос второй, — адресуется он к Томину. — У вас дело Царапова. Что предпринято?
Томин мог бы сказать, что вопрос несерьезный. Даже нет уверенности, что вор в Москве. А если б уверенность и имелась, все равно ничего толкового предпринять пока невозможно. И практически никакого дела нет, а есть лишь мечтание поймать гастролера. Прежнему начальнику Томин так и отрапортовал бы. Впрочем, тот не задал бы подобного вопроса.
— Пустые руки, товарищ полковник, не с чем вести розыск. Направил запросы по всем местам, где за ним числятся кражи. Рассчитываю на вас в смысле сроков.
— Хорошо. Будет шифровка о немедленном исполнении. — Полковник оборачивается к Пал Палычу. — А вы, раз уж работаете сейчас в одной упряжке, примите к своему производству и дело Царапова.
А Царапов прогуливается по улице, наметанным глазом окидывает фасады и публику. По одежде, машинам, заворачивающим в проезды между домами, по множеству известных ему признаков определяет он степень зажиточности квартала и удобство его для своих целей. Облюбовав два дома, стоящих друг против друга, вор входит в один из них и поднимается на лестничную площадку перед последним этажом. В руке он несет рулончик, закатанный в газету.
Когда занята наблюдательная позиция и противоположный дом оказывается как на ладони, из рулончика появляется подзорная труба и вор принимается за изучение освещенных окон, которые не задернуты занавесками…
Раиса Глазунова явилась к механику с подкреплением: сегодня рядом с ней преданная подруга Татьяна, на первый взгляд бой-баба.
Автомеханик трезвый, злой, но более вежливый, чем накануне. Стараясь не смотреть на Раису с Татьяной, говорит куда-то в пространство:
— Зачем же я, да при вашей подруге, буду признавать такой факт? Такого факта не было.
— То есть вы не брались выправить мне крыло и дверцу? — с перехваченным горлом произносит Раиса.
— Совершенно верно, девушка. Для ремонту есть автосервис. Я же, если кому помогу, то исключительно по дружбе. А вы мне незнакомы.
— Ах, вот как?! — угрожающе надвигается на него Татьяна. — Ну тогда имейте в виду, я где угодно поклянусь, что я лично присутствовала, когда вы брали машину в ремонт!
— Спасибо,
— Этот подонок думает, что меня можно без хлопот ограбить! — восклицает Раиса.
— Эх, прийти бы с мужиком, который может морду набить! Другой был бы разговор!
— Ты весь миллион моих друзей знаешь. Кто? — Раиса недолго ждет ответа подруги и сама подытоживает. — Людей навалом, а настоящего мужика нет!
Обе не обращают внимания на «Волгу», которая въезжает в ворота. Из нее вываливается Пузановский, грузный, лет пятидесяти мужчина «авторитетной» наружности.
— Здравствуйте, мастер, — говорит Пузановский.
— Здравствуйте… гражданин, — с запинкой откликается механик.
Этим «мастер» и «гражданин» они быстренько условились: я тебя не знаю — ты меня не знаешь.
— Чинить машину? — поворачивается Татьяна к новоприбывшему.
Тот издает нечленораздельное междометие, которое можно понять скорее отрицательно и перехватывает инициативу.
— Что-нибудь случилось? Конфликт? — обращается он к Раисе, стремясь уйти от вопросов Татьяны.
— Совсем маленький, — саркастически отвечает женщина. — Я отдала в ремонт «Жигули», и теперь машины нет!
— Где же она?
— Вчера сказал — угнали. Сегодня говорит, что вообще не брал!
— Черт-те что! Машина здесь? — рявкает Пузановский на механика.
— Нету, — опасливо и виновато отзывается тот.
Пузановский сглатывает ругательство и вновь переключается на женщин.
— Что вы собираетесь делать?
— Заявить в милицию, что же еще!
— Да, конечно… Садитесь, я подброшу. Я и минуты здесь свою машину не оставлю! — Он торопливо открывает перед подругами дверцы. — Прошу вас, прошу…
Прежде чем сесть, Татьяна придвигается к автомеханику:
— Таких, как ты, надо отстреливать в детстве!
На уличных часах без десяти двенадцать. Вор с чемоданчиком идет на дело — собранный, пружинистый, почти праздничный. Впереди — облюбованные им дома-близнецы.
Дверь квартиры задерживает его на одну-две секунды: к пробою замка он приставляет ребром что-то небольшое, плоское, отсвечивающее металлом. Слышится гудение, потом щелчок, и Царапов убирает приспособление в карман. Дверь послушно открывается и затворяется за ним.
В комнате он останавливается, опускает на пол чемодан и медленно-медленно обходит по кругу, ни к чему не прикасаясь, сосредоточенный и самоуглубленный. Не шарит суетливо глазами по стенам, даже не выделяет особо каких-то предметов, но, кажется, словно ему сейчас слышны голоса вещей и каждая сообщает о своем местонахождении.