Следствие ведут знатоки
Шрифт:
— Правильно, Колесников?
— Дда… правильно.
— Прошу прощенья, не понял, — подает голос Томин. — Вы случайно мылись, что ли, вместе? Один намыленный другому намыленному говорит: айда что-нибудь ограбим? Что позволило вам и Тутаеву обратиться к незнакомому человеку с подобным предложением? Можно такой вопрос, Пал Палыч?
Тот кивает.
— Почему ж незнакомый? — возражает Калмыков. — Мы с Семой попариться уважали, а Илюха всегда там находился, на месте.
— Работал в бане? — уточняет Томин.
— В общем, да, — говорит Калмыков.
— По
— Все верно, — подтверждает Пал Палыч. — Вы, Александр Николаич, не в курсе банных тонкостей…
— Где уж нам! На службу бежишь — бани закрыты. Домой — хорошо бы на метро успеть. Извините за серость, моюсь в ванне.
— А есть люди, которые имеют досуг, в баньку ходят ради удовольствия. И желают, Александр Николаич, получить все двадцать четыре. И пар, и веничек, и кваску, и пивка, а к пивку воблочки.
— Гм… — выразительно произносит Томин.
— Тут и нужен молодец на все руки. Со своим запасом напитков и прочего. Без должности, конечно. Просто за определенную мзду Колесников со товарищи допускаются к обслуживанию посетителей. Как обстояло с нетрудовыми доходами?
— В среднем… трояк с клиента, — сиротским голосом сообщает Колесников.
— А бани не пустуют, — добавляет Пал Палыч. — Так вас не удивило предложение двух… намыленных?
— Нне очень… У голых, знаете, все проще. Чего надо, то и спрашивают. Принесешь пива, а он, к примеру, говорит: «Как тут насчет валюты?»
— Вспомнил! — вклинивается Калмыков. — Вот почему мы к Илюше: он помянул, что у него, понимаешь, есть мотоцикл, а у нас уже универмаг был на прицеле!
Успел Сеня добавить заключительный штрих к картине сговора, в которой не должно быть места для Марата!
А что Марат? Как он относится к провалу своих подручных?
Он как раз звонит:
— Сему, будьте добры. — Ответ приводит его в замешательство. Буркнув «извините», он поспешно нажимает рычаг аппарата. После короткой паузы вновь набирает номер: — Сеню можно? — И уже не дослушав, бросает трубку. — Влипли!.. Надо посоветоваться с умным человеком… — медленно произносит он. Выходит в переднюю, зажигает свет над большим зеркалом. Пристально вглядывается в себя. — Что будем делать?.. — спрашивает у отражения. — Успокойся, успокойся, Марат… — приказывает он сам себе, сгоняя тревогу с лица и постепенно обретая обычный невозмутимый вид. — Это не твой просчет. Их подвела какая-нибудь глупость. Тебя это не касается. Все к лучшему. Людей надо менять. Тебя не назовут… Ты им нужен на свободе. У тебя их деньги. Ты их надежда. Никто не выдаст. Все к лучшему… Ты человек умный. Ты поступаешь, как хочешь… Ты выше преград. Преград нет…
С улицы появляется сильно взволнованная Вероника Антоновна.
— Марик! Нам необходимо поговорить!
— Матушка, я сосредоточен на важной мысли. Будь добра…
— Нет, я не буду добра! — перебивает она и весь дальнейший
— Что на тебя накатило? — недоумевает Марат.
— Всю жизнь я гордилась тобой. А сегодня мне было стыдно! Многое могу простить, но нечистоплотность — никогда! Час назад я встретила Антипова.
— Кого? А-а, сам играет, сам поет? — пренебрежительно вспоминает Марат, еще под впечатлением, что он «выше преград».
— Какое ты имел право от моего имени занимать у него деньги? Да еще такую сумму! Зачем тебе, на какие нужды?
— Не мне, выручил одного человека, — врет Марат.
— Но срок твоей расписки истек! Между порядочными людьми…
— Между порядочными людьми можно и подождать.
— Сколько именно? Когда твой один человек вернет долг моему товарищу по работе?
— Сейчас он в командировке. Приедет — отдаст.
— Когда он приедет? — неотступно требует Вероника Антоновна.
— Десятого или двадцать пятого! — жестко отвечает Марат, называя дни выдачи зарплаты в НИИ, где работал Илья Колесников.
Рядом со станцией метро с выносного прилавка торгуют апельсинами. В хвосте очереди стоит Стелла. Барсуков, ждущий кого-то у станции метро, решает пока тоже запастись апельсинами. Во все глаза смотрит он на Стеллу. Это же она! Та самая!
— Мы снова встретились! — говорит он радостно.
— Встретились? Мне казалось, я просто стою в очереди.
— Мы немножко знакомы. Вы меня не узнаете?
— Боюсь, что нет! — Взгляд у нее смеющийся.
— Недавно в прихожей… вы уходили от Быловой… Я друг ее сына…
Со Стеллой совершается разительная перемена, и язык Барсукова липнет к зубам.
— А-а… — неприязненно произносит она и быстро отворачивается.
— Простите… послушайте… — теряется Барсуков. Он забыл посматривать на выходящих из метро, и плаксики налетают и виснут на нем совершенно внезапно. Следом приближается Анна Львовна.
— Два дня не видались, а уж визгу-то! — смеется она.
Стелла становится свидетельницей нежной сцены.
— Ну-ка, ребятки, становитесь за этой красивой тетей. Вы приглядите за ними чуточку? — доверчиво обращается к Стелле Анна Львовна. — Будьте добры! — Она отводит Барсукова на несколько шагов:
— Тут их бельишко. Залатала, заштопала, пока подержится. — Она достает из сумки довольно объемистый сверток.
— Спасибо, Анна Львовна.
— А еще думала я насчет юга. Как мы-то без него выросли, Леша?..
…Тем временем плаксики тоже вступили в беседу.
— Деточки, вы крайние? — игриво наклоняется к ним подошедшая женщина.
— Мы не крайние.
— Мы за красивой тетей.
— Ой, — говорит женщина Стелле, — а я подумала — ваши.
— Нет, не мои.
— А чьи же вы, деточки?
— Мы папины!
— И бабушкины!
— А мамины? И мамины небось?
— Не-ет, мы не мамины.
— Ишь какие! Обидела вас мама или что?
— У нас мамы нет.
— У нас папа.