Следствие защиты
Шрифт:
– А где твой сын?
– Пошел в гости к приятелю. Так ты расскажешь мне, что все это значило? Думается, мне все же следует это знать.
– Я не могу этого сделать.
– Не можешь или не хочешь?
– Не могу, поверь мне. И извини.
Мари прошлась по кухне, обдумывая ответ Уоррена и оставив шипеть и пузыриться бекон.
– О'кей! – сказала она. – Пока о'кей. Каковы твои планы?
Уоррен чувствовал себя запутавшимся, неуклюжим. У него не было плана. У него была куча дурных предчувствий и сожалений, но плана не было. Однако на одном он все же попробовал сосредоточиться.
Празднование
Последний вопрос был снят с повестки. К настоящему моменту Фрэнк Сойер уже наверняка получил приказ прихватить пачку наждачной бумаги да ведро краски и сделать все, что нужно.
Извини, Гектор, я пытался.
Да, мало хорошего. Джонни Фей откажется от его адвокатских услуг. Завтра она предстанет перед судьей Бингемом и скажет, что утратила доверие к Уоррену, поняв его несостоятельность. Бингем даст разрешение на отсрочку, чтобы она подыскала себе нового защитника. Слух об этом разойдется. Великое возвращение Уоррена превратится в не менее великое крушение.
– Мой план, – сказал он Мари Хан, – выкопать нору поглубже и похолоднее да забраться в нее с головой.
– Ты можешь сделать кое-что и получше, – возразила Мари.
Похоже, он действительно мог. И был обязан. И он сделает это. Уоррен был благодарен Мари. Почему она так добра к нему? За последнее время он отвык от такого отношения.
– Как только я доем яичницу. Она восхитительна. Она просто великолепна. Это лучшая яичница из всех, какие я когда-либо ел.
Мари рассмеялась и дружелюбно посмотрела на него своими синими глазами.
В полдень, в разгар летнего зноя, Уоррен подъехал к конюшням Германн-парка. Сарай был пуст. Горшок с остатками жареных свиных шкварок исчез. Какой-то чернокожий мужчина был поглощен работой в стойлах.
– Здесь были двое парней, – сказал Уоррен. – Двое мексиканцев.
– Они ушли.
– Давно?
– За день до моего прихода.
– А когда это было?
– В четверг … в пятницу.
– Я в это не верю. Куда они ушли? Кто-нибудь знает?
Мужчина пожал плечами.
Ушли. Исчезли, как однажды отсюда исчез Гектор, как исчезнет царапина на крыле “мерседеса”. Как исчезнет и без того ничтожный материал для защиты Куинтаны, если Уоррен не отыщет Педро. Он отчаянно топнул ногой по утрамбованной беговой дорожке. Нужно было приехать сюда на прошлой неделе – приезжать по два раза в неделю, чтобы держать Педро в поле зрения. Следовало поселить этого мексиканца в гостиницу. Дать ему побольше денег. И поехать в гараж Джонни Фей, а не к клубу, или нанять для этой работы профессионала.
От внезапно нахлынувшей злобы кровь застучала в висках. Уоррен почувствовал, что
Уоррен поехал назад, в свой офис на Монтроз, чтобы найти утешение в холодном пиве, темной комнате и покаянной тишине.
На телефонном автоответчике мерцал красный огонек. Первый спокойный мужской голос принадлежал Артуру Франклину, адвокату, занимавшемуся разводом Чарм, который попросил Уоррена перезвонить ему в любое удобное время.
О'кей, Артур Франклин. Это мы сделаем.
Вторым был голос Джонни Фей Баудро. “Позвоните мне завтра, – приказывала она. – Я хочу с вами встретиться. Нам есть о чем поговорить, дорогой мой адвокат.”
Ее апартаменты располагались на восемнадцатом этаже недавно выстроенного кирпичного здания, выходившего фасадом на Техасский медицинский центр, с видом на центральные районы Хьюстона. В зеркальных стеклах и стальных переплетах окон отражалось солнце. Уоррен ожидал увидеть современный интерьер, однако гостиная Джонни Фей скорее напоминала жилище старой леди – вся она была переполнена достопамятными вещицами и аляповатой мебелью. С каждой стены угрюмо глядели фотографии в золоченых рамках: ее мать, отец, братья, сама Джонни Фей, молодая и невинная. Все полки были уставлены безделушками, чашками, кувшинами, вазами и фарфоровыми статуэтками. В гостиной стояли старинные дедовские часы и висела одна написанная маслом картина, изображавшая закат на Западе. И сервант, и бюро красного дерева были на гнутых ножках. Ковер – выцветший Шираз, портьеры – из розовато-лилового дамаска, телевизор – огромный “RCA-консул”. В застекленном книжном шкафу громоздились горы всевозможной макулатуры.
– Как видите, – сказала Джонни Фей, – я коллекционер.
На ней были золотые чувяки с кисточками и блестящий, расшитый золотом брючный костюм, мягко подчеркивавший ее роскошные формы и тонкую талию. Усевшись в дорогое кресло времен королевы Анны, Джонни Фей поставила ноги на расшитую подушечку. Рядом с креслом, на кофейном столике, стоял кувшин с ледяным чаем и розетка с тонко нарезанными дольками лимона.
– В ту же минуту, как только я получила этот звонок, якобы, из Корпус-Кристи, я догадалась: здесь что-то не то. Вам следовало бы с большим уважением отнестись к моему шестому чувству, адвокат. И если это звонила не моя мама, что я довольно быстро выяснила, то кто же? Кто-то хотел убедиться, что я в клубе, и чертовски заторопился. Но почему? Вот о чем я спросила себя …
Джонни Фей подняла свой бокал с ледяным чаем, что следовало рассматривать как тост в честь ее проницательности.
– Поэтому я отослала одного парня охранять вход в мой дом, а Фрэнки приказала глаз не спускать с клуба на случай, если здесь произойдет что-то странное. Так оно и вышло. Вы сейчас выглядите, как раздавленное собачье дерьмо. Но вы получили по заслугам, и жаловаться вам не на что.
– Есть у вас что-нибудь болеутоляющее? – спросил Уоррен.
– У меня есть бауэр, тиленол, экседрин и мидол. К тому же имеется прекрасная сонорская травка и превосходный кокаин.