Следствие защиты
Шрифт:
После эспрессо ресторан предложил посетителям “Реми Мартен” в честь 200-летия взятия Бастилии. Уоррен поднял свой бокал:
– За независимость!
Мари расплатилась с помощью кредитной карточки “Visa” и сказала:
– Давай вторую половину ужина закончим в моем доме. У меня есть целая бутылка “Корвуазье” [33] . Мы отпразднуем день революции так, как это делают французы.
Она жила неподалеку, в кооперативном доме, выстроенном в тюдоровском стиле и запрятанном позади Уэстгеймер, прямо внутри Луп. Следуя туда за машиной Мари на своем “БМВ”,
33
“Реми Мартен” (Remy Martin), “Корвуазье” (Courvoisier) – марки высокосортного, престижного французского коньяка.
Сын Мари уехал на месяц погостить к бабушке и дедушке в Остин. Мари поставила кассету с какой-то испанской гитарной музыкой, сделала звук потише, сбросила туфли и уселась рядом с Уорреном на софу в гостиной. Комната была холодна и освещалась мерцающим светом двух настольных ламп. Спиртное согрело Уоррена, софа была мягкой; как и у всякого одинокого человека его реакция на подобный уют была незамедлительной. Мари взяла из его рук полувыпитый бокал и поставила на кофейный столик. Ее нижняя губа была немного тяжеловатой и слегка оттопыренной. Мари наклонилась к Уоррену и поцеловала его. Он удивился – но не очень. Он предчувствовал, что это приближается. Всего лишь один поцелуй.
Но поцелуй этот продолжался, и Уоррен, вопреки ожиданиям, наслаждался им. Мари была красивой женщиной, считал Уоррен. Он всегда восхищался ее необычно изогнутой модильяниевской шеей. Венки на этой грациозной шее пульсировали под его пальцами. Он начал целовать это, перебирая губами вверх и вниз по изящной и нежной дуге, касаясь каждого ее сектора, а Мари подрагивала, прижавшись к нему. Она была без бюстгальтера, и Уоррен чувствовал, какие круглые у нее груди, какие они мягкие и как они твердеют, прижимаясь к нему. Вопреки собственным ожиданиям, Уоррен утратил ощущение реальности. До сих пор…
– Мари…
– О, замолчи, – тихо сказала она. – Я обещаю, что больно не будет. Давай просто сделаем это.
Уоррен покинул дом Мари в шесть часов утра в субботу и поехал в “Рейвендейл”, где прихватил свой портфель с бумагами, Уби и мешок с собачьим кормом. Уже через несколько минут Уоррен мчался по полупустой автостраде. Вопреки здравому смыслу, он пришел в такое состояние, которое не поддавалось контролю разума. Постель Мари была просторной, с полудюжиной взбитых пуховых подушек в персикового цвета наволочках с оборками. Уоррен подумал, а почувствовал ли бы он что-нибудь, появись здесь вдруг Чарм? И еще ему было любопытно, думает ли об этом Мари.
– Давай заниматься любовью, пока не умрем, – сказала Мари.
Хватит раздумывать, сказал себе Уоррен. Эта женщина чрезвычайно уживчива, а тело у нее теплое. Она весела и беспечна. И сегодня, для разнообразия, я сам буду таким же.
Опустив шторы и включив кондиционер, они оставались в постели большую часть дня. Уоррен не помнил, когда он в последний раз занимался любовью с такой энергией и таким откровенным распутством. Он доверился Мари, но и был доволен собой. Какие капканы расставляет нам жизнь! И сколько удовольствий предлагает
Ближе к вечеру, когда Уоррен вывел Уби прогуляться, Мари сходила в видеосалон и взяла напрокат два фильма: “Jean de Florette” и “Manon of the Spring”. Ни один из этих фильмов Уоррен не смотрел. Мари глядела их по третьему разу. Тем не менее, на протяжении всех четырех часов слезы то и дело выступали у нее на глазах.
– Давай больше не будем выходить на улицу, – решила она. – Давай спрячем все наши часы и будильники.
Она позвонила в ближайшую закусочную и заказала упаковку пива и пиццу. Всю ночь Мари спала, прижавшись к Уоррену, и тело ее оставило на нем холодную мокрую полоску. Под подушками лежали крошки от вчерашней пиццы.
В воскресенье утром Мари подала в постель подносы с блюдами из яиц – бенедиктом и капуцином.
– Мой кулинарный конек, – сказала она.
– Мне известно, в чем твой конек на самом деле, Мари Хан.
– Нет, Блакборн, ты этого не знаешь.
Поздним утром, когда Уоррен, обложившись подушками, пытался в очередной раз перечитать дело Куинтаны, Мари доказала ему это.
Спустя какое-то время Уоррен спросил:
– Ты читаешь что-нибудь?
Мари призналась, что находится в середине романа Джекки Коллинз – книга эта лежала на ковре рядом с кроватью. Когда Мари, прижав роман к покрасневшему лицу, разрыдалась так, что даже Уби встревожилась и метеором примчалась с кухни, Уоррен вернул расстроенной женщине доставленное удовольствие.
Как только начало смеркаться, он выскользнул из-под одеяла и извлек из ящика бюро свои часы. Чувствуя себя приятно утомленным, опустошенным и бескостным, Уоррен одевался медленно. Мари заявила, что останется в кровати и будет спать до самого утра.
– Спасибо тебе, Мари.
– За что?
Уоррен объяснил, что, прежде всего, за воскрешение его пениса. Он удовлетворил все свои желания, испытал все возможные удовольствия, а теперь был мертв.
– Не хочешь ли ты сказать, – спросила Мари, – что пенис управляет мужчиной?
– Нет. Но так приятно иметь его, идя по жизненному пути.
– Уходи, адвокат.
Когда Уоррен направился к двери, Мари помахала ему на прощанье рукой.
Возвратившись в гостиницу, он изучил порядок выступлений свидетелей обвинения по делу “Куинтана”, затем собственный свидетельский список. Время, проведенное с Мари, тускнело в его памяти. Все это было сном. Он снова вернулся в свой реальный кошмар. И на следующее утро, в туманный день с отдаленными грозами, притаившимися где-то на горизонте, над Мексиканским заливом, при температуре воздуха 94 градуса, о чем свидетельствовал термометр, висевший на здании суда, Уоррен начал первый судебный процесс.
16
Бейлиф вывел Гектора Куинтану из судебной камеры. На одной из ее выкрашенных голубой краской стен кто-то из заключенных нацарапал: “Голубая комната Страшного суда”, а рядом другим почерком печатными буквами было приписано: “Суд Лу Паркер – правосудие на западный манер”. Судья Паркер не позволяла стирать эти надписи.
В своей строгой жуково-черной мантии, со своими скорее седыми в свете флюоресцентных ламп, чем темно-русыми волосами, судья Паркер с высокого кресла взирала на зал. Она кивнула Нэнси Гудпастер: