Следы на песке
Шрифт:
Сквозь облака пробилось солнце, утешая ее. Наверное, Джейк неправильно понял Элеонору, сказала она себе, либо Элеонора неправильно интерпретировала то, что увидела. Вероятно, Элеонора, с ее традиционными взглядами, стала свидетельницей дружеского поцелуя и ошибочно приняла его за нечто большее. Фейт решила отправиться на Холланд-сквер.
Элеонора налила ей чаю и взбила диванные подушки перед тем, как предложить сесть. Фейт подыскивала слова для того, чтобы начать разговор, когда Элеонора, стоя к ней спиной и убирая с пианино листы с нотами, сказала:
— Я очень
Фейт сделала такое резкое движение ложкой, что чай выплеснулся на блюдце.
— О вчерашнем вечере?
Элеонора положила ноты на табурет.
— Простите, дорогая?
— Вы хотели поговорить со мной о том, что сказали Джейку?
Элеонора выглядела озадаченной.
— Я хотела поговорить с вами о Гае. Было бы лучше, если бы вы не отнимали у него столько времени, Фейт, — сказала она негромким доверительным тоном. — Понимаете, он так занят и так устает. Поскольку сам он ничего вам не скажет, я должна сделать это вместо него. Вы ничего не имеете против, Фейт?
Сердце Фейт заколотилось.
— Разве я отнимаю у него время? — растерянно переспросила она.
— Да. Гай знает, насколько вы зависите от него. Он чувствует себя обязанным заботиться о вас.
«Гай чувствует себя обязанным заботиться». Фейт сидела молча и неподвижно. Ее лицо горело. Она вспомнила, как Гай успокаивал ее, когда она думала, что сошла с ума, как он нес на вокзал ее сумки, как лечил раненую собаку.
— Он чувствует, что должен вернуть долг вашей семье, — добавила Элеонора. — Он знает, как тяжело вам адаптироваться к жизни в Англии. Иногда я думаю, — она коротко рассмеялась, — что это чувство долга… его совесть… огромное бремя для него.
Странно, как несколько слов могут представить прошлое совсем в другом свете. Впервые Фейт увидела себя неудачницей, человеком, заслуживающим жалости.
— У Гая нет никаких обязательств по отношению ко мне, — прошептала она. — Никаких.
— Еще чаю, Фейт? Нет? А я, пожалуй, выпью еще чашечку. — Элеонора налила молока из кувшина. — Понимаете, Гай часто увлекается, поддается порывам. Я боюсь, что его довольно легко увлечь.
Фейт заставила себя посмотреть в эти непрозрачные темные глаза.
— Что вы хотите сказать, Элеонора?
— Ну… — Она снова коротко усмехнулась. — Мне трудно говорить об этом. Жене тяжело признаваться в том, что ее муж может быть в некотором отношении… слаб.
Казалось, что в большой просторной гостиной не хватает кислорода. Фейт захотелось немедленно уйти.
— Я понимаю, Фейт, что ваши принципы — принципы вашей семьи — отличаются от моих, — продолжила Элеонора. — Наверное, вы считаете меня старомодной брюзгой.
Опять этот короткий смешок.
— Нет. Нет, конечно. — Фейт сглотнула слюну. — На самом деле, я всегда восхищалась вами, Элеонора. Но я не понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите о «принципах моей семьи».
— Неужели не понимаете?
Фейт сообразила, что попала в ловушку.
— Вы намекаете… на моего отца?
Элеонора молча пила чай.
— Вы ошиблись, Элеонора, — гневно сказала Фейт. — То, о чем вы вчера
— Это правда. — Голос Элеоноры стал резким. — О, это правда. Может быть, я не так опытна, как вы, мисс Мальгрейв, но, уверяю вас, я не ошиблась в том, что видела. И решила, что лучше предупредить Джейка. Развод — такая постыдная вещь, не так ли? Хотя, быть может, в чем-то я ошибаюсь. Быть может, Мальгрейвы смотрят на это иначе. Французы, кажется, не осуждают внебрачных связей. А ваша семья так много путешествовала…
Фейт встала, пытаясь унять дрожь в ногах. Но Элеонора положила руку ей на плечо и усадила обратно в кресло.
— Я верю в постоянство и преданность, мисс Мальгрейв. И в силу духа. — Элеонора смотрела на Фейт предостерегающе, ее голос был негромок, но тверд. — И Гай тоже верит в это. Разница между нами в том, что его можно увлечь, ввести в заблуждение. Жить так, как живет ваша семья, для него было бы невозможно. Он бы разрывался на части. Ему нужна моя забота и порядок, который я создала для него. Возможно, Гай не понимает, насколько ему это необходимо, но это так. Он любит свою работу и своего сына. Он думает, что мог бы предпочесть другой образ жизни, но если он потеряет все то, что дала ему я, он погибнет. Видите ли, — Элеонора повернулась, и Фейт впервые заметила холодную неприязнь в ее глазах, — видите ли, я хорошо его знаю.
Голос Фейт был спокойным, негромким.
— А вы любите его?
Элеонора приподняла брови.
— Я уже устала объяснять вам, мисс Мальгрейв, что это не ваше дело.
Фейт собрала всю свою храбрость.
— Возможно, это не мое дело, Элеонора, но оно должно быть вашим.
Самообладание Элеоноры улетучилось.
— Как вы смеете! Как смеет кто-то вроде вас вмешиваться в мои дела! — Элеонора встала. — Я думаю, вам следует уйти, мисс Мальгрейв. И запомните: ни вы, ни один член вашей семьи больше не переступит порог этого дома.
После того как Тьери привез ее обратно в Комптон-Деверол, Николь старалась быть хорошей женой. После обеда она отдыхала, как было предписано доктором: сидела на диване, играла с котенком, которого подарил Тьери, и читала романы. Она даже попробовала вязать детские вещи — она слышала, что именно этим должны заниматься будущие матери, — но петли сползали со спиц, а пряжа запутывалась. Когда к концу недели получился примерно дюйм дырявого грязно-серого полотна, Лаура Кемп тактично забрала у нее сумочку с рукоделием и сама связала детскую кофточку.
Николь пыталась развлечь себя, но на самом деле ужасно скучала. В школе для девочек, размещенной в Комптон-Девероле, были летние каникулы, поэтому в огромном, отдающем гулким эхом доме не было никого, кроме нее самой, экономки и Лауры. Экономка была глуха, а Лауре приходилось проводить много времени в саду и огороде, потому что, если бы она этого не делала, они остались бы голодными. Время от времени с аэродрома в Боском-Дауне приезжал Тьери. Он играл с Николь в карты и возил ее на машине на прогулки по окрестным местам. От Дэвида ничего не было слышно с мая.