Следы на воде
Шрифт:
Присылай.
У подъезда людно. Кажется, все старухи дома выбежали смотреть, как арестовывают колдунью. Я спешно прощаюсь с Серапионом и иду к машине. Дело это нелегкое: зеваки стоят плотно. Пахнет почему-то подсолнечным маслом и свиными шкварками.
Лицо Фроловой за решеткой выглядит бледным и решительным. На нем отлично читается, где и в какой позе гордая колдунья видела окружающих. Водитель, заметив меня, хлопает по сиденью рядом, предлагая
Отпуск, господа! Две недели безделья, сна с десяти до десяти и безнаказанного обжорства. Кто может это вынести, кроме меня?
На улице жарко, но я не жалуюсь. Летом солнце обязано печь вовсю, хотя со мной многие не согласятся. К примеру, Глеб. Вон торчит у почтамта со своими бессмертными полотнами, дымит очередной вонючей сигаретой, и вид у него не то что бы огорченный, но очень усталый. Словно жизнь у Глеба, в общем, неплохого художника, кончена. Парня можно понять: закончил с отличием свой факультет дизайна два года назад и по сию пору перебивается случайными заработками. Даже Галина, его подруга со второго курса, не вытерпела и ушла к другому. К банкиру.
Глеб единственный человек, которого мне действительно, искренне жаль. Рваться наверх, ломая ногти, не осознавая, что ты не гений, а просто талант, каких много. Тогда, когда я находился в своем первом и последнем запое, было мне видение по поводу того, что Глеб стал знаменитым и выставляется в столицах, продавая работы в лучшие музеи мира. Галя же нелепо погибла, и придя в себя, я вздохнул с облегчением.
Ну привет, Глебец.
Привет, хмуро кивает Глеб, выбрасывая окурок. Мы топчемся в тени, но уже через час площадь перед почтамтом будет залита жарким слепящим светом июльского солнца, и настроение моего друга из паршивого превращается в очень паршивое.
Сегодня Глеб выставил три вещи: морской пейзаж с лодочкой а-ля Айвазовский; соблазнительная обнаженная нимфа среди пышной зелени; снова пейзаж, теперь уже местный. Нимфу купят после обеда, а с красотами природы Глеб пойдет домой мрачнее прежнего.
Что как, рассказывай.
Глеб смотрит с такой тоской, что я содрогаюсь, и неопределенно машет рукой.
Да так как-то все.
Некоторое время назад я хотел устроить его при епархии, делопроизводителем или аналитиком. Глеб, свободолюбивая душа, отказался с таким видом, словно ему в блюдо подложили как минимум крысу.
Я же себя дерьмом чувствую, при всем этом.
Давно стоишь-то?
С восьми. Вчера вот
Он сопьется. Мне это ясно как день. Когда зачавкает мокрой листвой осень, и зарядят нудные дожди, а денег будет шиш, Глеб полезет искать покоя в бутылке.
Слушай, может порубать сходим? я делаю предложение, от которого голодному творцу невозможно отказаться. Холст, масло, колбаса
Взгляд Глеба проясняется. Он быстро поручает низкорослому дядечке-живописцу, не знакомому ни с бритвой, ни с мылом, продажу своих работ (нимфа пятьсот, пейзажи двести и триста пятьдесят), и мы отправляемся в Парнас кафешку при местном Доме Литератора, где у меня знакомые еще с журналистских времен. Как среди писателей, так и среди поваров и официантов (что в нашем случае более ценно).
Однако вкусить парнасских лакомств нам не удается.
Возле входа в кафе нас отлавливает Анжелика Фоменко, бывшая сокурсница Глеба, которой не так давно пришла в голову блажь стать поэтессой. В отличие от Глеба ей удалось устроиться в жизни: работает дизайнером в папиной фирме, создает новые виды обоев, попутно проводя собственные выставки и издавая личные книги.
Сразу ясно: человек на своем месте. Была ниша, в нее залез таракан и там окопался.
Мальчики, привет! звенит она. Кто-то любит высокие женские голоса, а у меня они вызывают мурашки по коже. Вы как раз вовремя, идем!
Одной рукой она хватает Глеба, другой меня и тащит к лестнице на верхний этаж заведения: там расположен зал, где проходят литературные вечера. Оттуда несется музыка: кто - то таперствует на раздолбанном инструменте.
Стой, Лика, говорю я. Куда мы?
Анжелика смотрит на меня с жалостью. Мол, в былые дни вы, гражданин, все знали и везде успевали первым. Быстро выясняется, что нынче Союз Писателей проводит презентацию своего очередного сборника, в котором есть и Анжеликины стихи.
Из этого следует, что мы с Глебом просто обязаны туда пойти в качестве группы поддержки госпожи Фоменко. В ее карих очах прыгают лукавые бесенята. Так она всегда смотрела на меня, когда хотела добиться своего. Иногда у нее получалось.
Мы расстались через неделю после того, как я устроился в епархии. Анжелика собрала вещи и без объяснений покинула мой скит убогий, чему я, честно говоря, обрадовался. Представители богемы уживаются нечасто, а со мной тогда порвали многие знакомые. С Анжеликой, впрочем, мы по-прежнему поддерживаем приятельские отношения