Следы ниоткуда
Шрифт:
— Черт побери! Я спасу ее, чего бы мне это ни стоило! — яростно выпалил он, в то же время прекрасно понимая, что некоторых вещей избежать невозможно. Разве в силах муравей, шевеля своими усиками-антеннами, остановить губительный для него сапог человека?..
На следующий день Нечто не появилось. И потом наутро тоже. Зато появилась надежда, что оно отстало от них. А может, и вовсе убралось в далекий космос. Уже много миль торопливой работы веслами остались позади. Путники прикидывали, что до железной дороги им оставалась всего неделя пути. Огонь снова начал загораться. Горячая пища и кофе чудесным
— Невероятно, — сказал как-то на полуденном привале профессор. — Вы замечаете, Джандрон, что вот уже некоторое время вокруг не заметно никаких признаков жизни?
Геолог молча кивнул головой. Он уже давно обратил на это внимание, но держал язык за зубами.
— Точно! — поддакнул Марр, наслаждаясь табачным дымом. — Не видать ни ондатры, ни бобра. И куда подевались белки и птицы?
— Мало того, — добавил профессор, — пропали гнус и комары.
Джандрон вдруг с удивлением осознал, что даже обрадовался бы появлению этих зловредных насекомых.
После обеда у Марра вдруг испортилось настроение. Он стал вполголоса проклинать проводников, течение, груз и вообще все на свете. Профессор выглядел куда бодрее. Вивиан пожаловалась на жестокую головную боль. Джандрон дал ей последние таблетки аспирина. При этом он взял ее за руку и тихо произнес:
— Я уберегу вас, чего бы мне это ни стоило! Не знаю, что с нами случится. Но что бы ни случилось, для меня главное — ваша жизнь!
Девушка долго смотрела на него, и он увидел в ее глазах слезы. Потом почувствовал, как она пожала ему руку. Наверно, они никогда еще не были так близки друг другу, как в этот момент, омраченный тенью Неведомого.
На следующий день, а может, через два дня (они уже потеряли счет времени) они набрели на лагерь лесорубов. Нет, скорее всего, прошло больше двух дней, так как бекон уже кончился, остались только табак, кофе, мясные кубики и галеты. Из-за отсутствия дичи и рыбы рюкзаки беглецов катастрофически опустели. В тот день (который по счету, трудно было разобраться) все четверо страдали от странной головной боли, кольцом сдавливающей голову. Профессор считал, что голова у них болит от солнца, Вивиан списывала это на ветер и отблески быстрой воды, а Марр во всем обвинял жару. Джандрона это удивляло: он ясно видел, что вода в реке почти остановилась, ветер стих, а небо затянули тучи. Путники затащили свои каноэ на трухлявый настил из еловых бревен и заняли брошенный лагерь. Вырубка наводила на мрачные мысли, хотя частично уже заросла молодыми топольками, кленами и березками. В лагере стояли обычные для Севера бревенчатые домики, рубероид на крышах был уже кое-где прорван. Видимо, это место покинули много лет назад. Даже настил, по которому бревна скатывали в реку, прогнил и затрухлявел.
— Что-то не могу сообразить, — воскликнул Марр. — Куда сплавляли бревна? Конечно же, вниз по течению. То есть к Гудзонову заливу. Но ведь там никто не торгует ни елью, ни мягкой древесиной.
— Вы ошибаетесь, — поправил его профессор. — Любому дураку видно, что река течет не к Гудзону, а совсем в другую сторону. Так что сброшенные туда бревна попадут в залив Святого Лаврентия!
— Но тогда, — спросила Вивиан, — почему мы не можем отложить весла и плыть к цивилизации по течению?
— Но
Он возмущенно отвернулся и пошел прочь.
— Я не специалист, но, пожалуй, соглашусь с профессором, — раздумчиво проговорил журналист. — Я обратил на это внимание еще пару дней назад, когда солнце передвинулось.
— Что значит, передвинулось? — уточнил Джандрон.
— А вы этого не заметили?
— Я вообще не вижу солнца вот уже два дня!
— Пусть меня повесят, если я буду тратить время на споры с умалишенным! — рявкнул Марр. Он не стал снисходить до объяснений и, раздраженно ворча, двинулся прочь.
— И что нам теперь делать? — обратилась девушка к Джандрону.
При взгляде на ее печальные, испуганные глаза, растерянно опущенные руки и, конечно же, такой женственный страх у Джандрона сдавило сердце.
— Мы действуем сообща, вы и я, — просто ответил он. — Нам с вами, вам и мне, придется спасать их от них самих.
Их руки снова встретились и на мгновение задержались вместе. Несмотря на мертвый покой, верхушка елочки на краю опушки вдруг дернулась и скукожилась, словно от сильного мороза. Но мужчина и женщина этого не заметили.
Изнуренные путники устроились в лачуге, которая раньше была столовой или спальней. Им хотелось снова почувствовать крышу над головой, пусть даже местами прорванную. Их радовали следы, оставленные прежними обитателями: несколько сломанных вешалок, пара лыж с оторванными креплениями, осколок зеркала, пожелтевший календарь за 1889 год.
Джандрон обратил внимание профессора на календарь, но тот лишь отмахнулся.
— Зачем мне эти канадские статистические отчеты? — резко возразил он и принялся снова и снова пересчитывать стоящие в помещении койки. Его высокий лоб, под которым скрывался мощный мозг, покрылся каплями пота. Марр громко проклинал солнечные лучи, якобы пробивающиеся сквозь дыры в крыше, утверждая, что именно они вызывают у него головную боль. Между тем, Джандрон не замечал никаких признаков солнечного света.
— А вообще местечко-то неплохое, — заметил Марр. — Можно развести огонь в очаге и наслаждаться уютом. Правда, мне не нравится то окно.
— Какое окно? — уточнил Джандрон. — Где?
Но Марр только рассмеялся в ответ. Джандрон повернулся к Вивиан, которая устало опустилась на длинную скамью у стены и уставилась на очаг.
— Здесь есть окно? — обратился он к девушке.
— Не спрашивайте меня, — прошептала она в ответ. — Я… Я не знаю.
Чувствуя, как в душе нарастает страх, Джандрон пристально взглянул на Вивиан. И стал бормотать про себя:
— Меня зовут Уоллас Джандрон. Уоллас Джандрон, который живет по адресу: Уэр-стрит, 37, Кембридж, Массачусетс. Я в своем уме. И не собираюсь терять рассудок. Я хочу уберечь ее! Я прекрасно понимаю, что делаю. И я в своем уме. Я полностью в своем уме!
После бессмысленных и бесполезных споров беглецы разожгли очаг и приготовили кофе. Это да еще бульон из кубиков с галетами заметно их подкрепили. Помог и лагерный домик. Обветшалый и полуразрушенный, он все равно казался несокрушимой крепостью, которую не смогло бы преодолеть преследующее их Нечто.