Следы остаются(Роман)
Шрифт:
— Верно! — сказал Веселин. — Эта Живка очень нам помогла.
— Умной девочкой оказалась она, — сразу согласился Пешо.
Юлия почувствовала, как что-то кольнуло ее в сердце.
— Умная? — спросила она с еле уловимой горечью.
— Умная и сообразительная! — добавил Пешо, не предполагая, как отзываются его слова в сердце девочки. — Вот с такой девочкой можно играть!
Спазма сжала горло Юлии.
— А я глупая, да?
— Не-ет, — протянул Пешо. — Почему глупая?
— А какая?
— Ты… ты просто симпатичная!
В первое мгновение
— Значит, что? Я все же не умная…
— Конечно, ты умная! — на этот раз убежденно сказал Пешо.
Разве можно сказать большее? Юлия и не заметила, как начала прыгать на одной ножке, точно как маленькие девочки, когда им от чего-нибудь становится весело. Перед тем, как разойтись по домам, Пешо задумчиво сказал:
— Все же, Веселин, ты был прав.
— В чем? — не понял Веселин.
— Да насчет проверки!.. Все было бы по-другому, если бы мы проверили ключом! Тогда мы могли бы пойти в милицию с чистой совестью!
— Нет, не стоит! — ответил Веселин. — Это рискованно, а сейчас рисковать не стоит!
Юлия почувствовала, как сердце ее забилось скорее. Что опять придумал Пешо?
— Верно, что рискованно, — со вздохом согласился он. — И все же на душе у меня скребет, как бы не оконфузились. Может быть, мы заблуждаемся?
— Нет, мы не заблуждаемся! — горячо возразила Юлия. — Послушайте меня, мы совсем не заблуждаемся! Все это так, как мы думаем!
— Конечно так! — тряхнул головой Пешо, словно хотел сам себя убедить: — Не может быть иначе! До свиданья!
Пешо пошел один, засунув руки в карманы. Дома его встретили немного сердито, еще у дверей мать отчитала. Даже отец, никогда не делавший ему замечаний за позднее возвращение, на этот раз многозначительно погрозил ему пальцем.
— Ты начинаешь перебарщивать! — сказал он серьезно. — С некоторых пор ты последним приходишь домой!
Пешо только пожал плечами и молча сел за стол.
— Да разве можно так увлекаться своими играми! — недовольно ворчала его мать. — Ты уже не ребенок, посмотри только, как вырос.
— А я и не играл! — резко и сухо ответил Пешо.
— Ого! А что же делал?
— Был занят…
Хотя мать и отец старались быть серьезными, они не выдержали и одновременно рассмеялись. Строгое, усталое лицо отца, словно помолодело, глаза его весело заблестели.
— Ну, и нельзя ли нам узнать, чем это был занят? — спросил он шутя.
— Придет время — узнаете! — надувшись, обиженно сказал Пешо. — И тогда может… может быть вы пожалеете, что насмехались надо мной…
— Извини, извини, мы не насмехаемся! Как можно насмехаться над своим первородным сыном?
— Вот видишь, насмехаешься!
— Ты скажешь, почему так поздно пришел?
— Не скажу! — решительно заявил Пешо.
— Воспитанные мальчики так не отвечают.
— Завтра вы и так узнаете… Сейчас я ничего не могу вам сказать.
— А почему?
— Потому что обещал…
Отец молча посмотрел на него.
— Хорошо! — сказал он наконец. — Человек всегда и при всех обстоятельствах должен сдерживать свое слово… Кто не поступает так, тот просто не чела век, с ним даже и говорить не стоит…
— Конечно! — горячо согласился Пешо.
— Раз так, я хочу, чтобы ты дал и мне слово, — серьезно сказал ему отец. — Я ничего не буду спрашивать у тебя о твоих делах, но ты обещай мне, что не будешь делать ничего такого, которое заставило бы меня и тебя потом стыдиться.
— Такое слово я могу тебе дать сейчас же!
— Очень быстро даешь! — сказал недовольно отец. — Когда человек дает слово, он должен много и серьезно подумать… Его назад не воротишь.
— Я знаю! — сказал коротко Пешо, него красивые темные глаза заблестели.
На этом разговор кончился. Скоро Пешо лег, но хотя он и устал от этого дня, полного тревоги и напряжения, уснуть долго не мог. Уже несколько лет он спал в гостиной на диване один и был очень доволен этим, по его мнению, привилегированным положением. Когда все уходили спать, он мог читать сколько ему угодно (за что, впрочем, никто на него не сердился) или просто так лежать и думать, мечтать о тысячах интересных вещей, о том, как он становится героем тысячи подвигов, которые в жизни никогда не могли бы сбыться. Это были прекрасные часы, его часы.
Но на этот раз его мысли были неспокойными. Завтра все кончится и, кто знает почему, этот конец не радовал его, казался ему неестественным. Они сами обнаружили преступников, пошли по их следам, раскрыли их планы и теперь, когда они должны были поставить преступников на колени, это сделает другой! Если бы их вызвали хотя бы при аресте, если бы нуждались и в их помощи! Нет, они не сделают этого! Они скажут: «Это опасно, это не для вас!» А разве не было опасным то, что они сделали до сих пор? Разве и это было не их делом? Нет, конечно! Все, что относится к благу родины, одинаково касается и взрослых, и детей, и стариков.
Но в эту ночь его больше всего беспокоила мысль о тайной квартире диверсантов. Несмотря ни на что, сомнение грызло его сердце. Действительно ли Тороманов ходил в квартиру инженера Дончева? Были ли действительно в этой квартире диверсанты? А если они обманулись? А, может быть, какая-нибудь обыкновенная глупая старушка приехала в пустую квартиру по неизвестным причинам и играет электричеством? Разве не может инженер Дончев оставить ключ от своей квартиры какому-нибудь обыкновенному честному человеку, чтобы он пользовался ей в его отсутствие? Хотя это и не было совсем вероятным, но все же было возможным! И, может быть, они просто-напросто приняли за чистую монету все то, что им так горячо хотелось? Тогда как быть? Завтра сообщат в Министерство, сделают проверку, и какой-нибудь начальник улыбнется добродушно, но насмешливо: «Благодарим, мол, за ваши добрые намерения, но вот видите, все оказалось пустым делом, там просто какая-то старушка что-то ковыряла…»