Следы остаются(Роман)
Шрифт:
— Может быть, я забыл! — ответил глухо Пешо.
— Как это можно забыть дом, в котором жил?
— Можно… Мы жили здесь давно, я и забыл.
— Когда?
— Да… наверное, лет десять тому назад…
— Десять лет! — злобно повторил светловолосый. — А тебе сейчас сколько лет?
— Двенадцать!
— Ясно!.. — диверсант насмешливо посмотрел на него. — Да ты, значит, настоящий вундеркинд! Просто… чудо природы!
Пешо не понял насмешки.
— Да, да! — покачал головой светловолосый. — Двухлетним ты играл удочками, даже прятал их в несуществующие кладовки.
Пешо почувствовал, как его сердце сжалось и похолодело. «Вот — сам запутался в своей лжи, не сумел выдержать!» Не зная, что ответить, он хмуро молчал.
— Слушай сейчас внимательно, что я тебе скажу! — начал снова светловолосый диверсант. — До сих пор ты непрестанно врал. Даю тебе минуту сроку, чтобы ты подумал и сказал нам правду добровольно! Если не скажешь, у нас есть много способов силой заставить тебя говорить! Только я предупреждаю тебя, солоно тебе придется!
Он замолчал и уставился на свои красивые золотые часы. Пешо опять лихорадочно стал думать. Придумать в эту короткую минуту новую ложь показалось ему невозможным и противным. Так или иначе, они запутают его своими многочисленными вопросами и поймут, что он опять лжет. Тогда, может быть, сказать им правду? Никогда! Пешо внезапно почувствовал такую смелость и решительность, что понял сразу — никогда! Что бы они ни делали, как бы его ни мучили, он не скажет им правды. Так вел себя когда-то его отец, так сделает и он. Что бы ни случилось, что бы они ни сделали с ним, он будет молчать, и хотя он не взрослый, а мальчишка, он выдержит, он не будет, ни в коем случае не будет хуже отца!
— Готово! — сказал светловолосый диверсант. — Время истекло! Будешь говорить?
— Не буду! — сказал Пешо резко, и глаза его засияли решимостью, его красивое смуглое лицо стало еще красивее и светлее. Это вдохновенное выражение не ускользнуло от внимательно наблюдающих глаз диверсанта, и он удивленно спросил:
— А почему, разрешите спросить? Что особенного… чудного и страшного в таком простейшем деле? Почему ты не хочешь говорить?
— Так, — упорно и мрачно сказал Пешо.
— Но почему так?
— Потому что я вообще не хочу говорить… с предателями!
Впервые диверсант вздрогнул и серьезно и пристально посмотрел на мальчика. Пешо сразу же понял, что сделал ошибку, что подсказал им то, о чем, он знал, не надо было говорить.
— Интересно! — пробормотал злобно светловолосый. — А почему это мы предатели?
— А что вы делаете здесь с этим аппаратом? — Пешо кивнул головой в сторону передатчика. — С кем у вас связь?
— Так! Значит, ты не хочешь говорить?
— Не хочу!
— Тогда мы силой заставим тебя! — сказал светловолосый и повернулся к дверям. — Принеси мне шнур от плитки!
Диверсант с грубым лицом молча вышел и вскоре вернулся с электрическим шнуром. По его вспыхнувшим глазам можно было понять: он догадался, что будут делать с мальчиком. Светловолосый диверсант оторвал нижнюю часть шнура, отделил проволочки, потом воткнул штепсель в контакт прямо над головой мальчика.
— Ясно тебе? — спросил он тихо, оглядывая мальчика холодным змеиным взглядом.
— Нет, мне
— Сейчас ты поймешь! Электрический ток спокойно может убить взрослого, а уж тем более такого мальчишку, как ты. Ну, мы тебя опалим немножко. Что ты скажешь об этом? Не лучше ли тебе сказать все добровольно?
— Мне нечего говорить! — ответил Пешо, и глаза его снова засияли.
— Хорошо, посмотрим! Вот, только для опыта!
Светловолосый быстро коснулся руки Пешо оголенной проволокой. Электрическая искра тряхнула худенькое тело мальчика, он слабо вскрикнул.
— Будешь говорить?
— Нет!
Лицо мальчика опять стало гордым и светлым, каким, наверное, было лицо его отца, когда его истязали в полиции.
— Заткните ему рот! — сказал решительно светловолосый. — Он и так ему не нужен!
Диверсант с грубым лицом наклонился над Пешо и быстро завязал ему рот.
Через пят минут все три диверсанта сидели за низким круглым столиком в гостиной. Комната была совсем темной, потому что они боялись зажечь электричество, и хотя сидели совсем близко друг к другу, они не могли видеть даже своих лиц, которые были сейчас действительно мрачными и встревоженными. Майор уже совсем отрезвел, диверсант с грубым лицом неспокойно сопел. Только светловолосый как будто сохранил присутствие духа.
— Ясно, мальчишка не заговорит! — сказал он тихо и задумчиво. — Этот экзальтированный типчик, наверное из коммунистической семьи, здорово наглотался разными «Молодыми гвардиями»…
— Оставь его мне, — сказал майор, — тогда посмотрим.
— Нет времени, да и смысла! Я не верю, чтобы мы узнали что-то особенное. Мне кажется, что это просто какая-то мальчишеская история, иначе до сих пор органы Государственной безопасности уже схватили бы нас…
Эта возможность была такой страшной, что все трое на мгновение замолчали.
— Для нас есть только один важный вопрос! — продолжал светловолосый, понизив голос. — Как действовал мальчишка, один или с помощниками? Однако, явно, что милиции они не сказали ничего, иначе мальчишка не был бы сейчас один. Из двух вероятностей мы должны допустить худшую — у мальчишки есть и какие-то помощники, и другие знают о нашей квартире. Тогда самое позднее утром они узнают, что их дружок исчез, и глядь — на этот раз заявятся не одни!
— Как бы этой ночью не заявились! — мрачно отозвался майор. — Может быть, пацан вошел сюда, а другой на улице поджидает!
— Не верится! — сказал светловолосый, но на этот раз в его голосе впервые мелькнула тревога. — Ты ведь говоришь, что внизу дверь заперта.
— Заперта…
— Он бы не запер ее, если бы внизу его ожидал помощник. Мальчик, видимо, хотя бы на этот раз, действовал один…
— Неизвестно! — встревоженно просопел майор.
— Верно, что неизвестно… Так или иначе мы немедленно должны смыться. Я сейчас же позволю Б8, предупредим и Тороманова. Через полчаса нас не должно здесь быть.
— Это самое умное из сказанного до сих пор! — просопел молчаливый диверсант. — Чем раньше, тем лучше!