Следы в Крутом переулке

Винокуров Валерий

— Думаешь, мне до их свар? Знаю, что все они друг дружку ненавидели. Одна Люба… все пыталась их примирить.

— Ненависть-то растет не на голом месте.

— Если хочешь правду — из-за меня, — выпалил Малыха.

— Какое сокровище! — Сергей присвистнул точно так, как обычно Привалов. — Было б из-за кого!

Малыху даже будто и не задела издевка Сергея. Он добавил:

— Из-за Надькиного Елышева тоже.

— Кто такой Елышев? — наконец-то получил повод подать голос я.

— И я не знаю, — заметил Сергей.

— Старшина-сверхсрочник

из Красных казарм, — пояснил Малыха. — Понимаете, я уж год с Веркой хожу, с той осени. Вдруг Сонька как-то мне говорит: брось ты, мол, Верку, скоро я одна стану хозяйкой всего дома, я их всех выгоню, будем с тобой жить. Здрасьте, со мной, значит. Сонька — красивая, конечно, но ум у нее змеиный. Я посмеялся, да Верке рассказал. Что там было… Такого они друг другу наговорили!

— И этому Елышеву, что с Надькой гуляет, она предлагала то же самое? — спросил Чергинец.

— Ну да. Только это вы у него самого узнавайте. Потому как то, что со мной, еще зимой было, ну в феврале. А с Елышевым — недавно. Уже отец их объявился там. В войну он, говорят, сволочью был. Таких тюрьмой не вылечить. Зверем ушел — зверем и пришел. Людям на глаза не казался, в доме никого не терпел. Что сдох он — туда и дорога. Вот и Елышеву отец этот скулу чуть не свернул.

— Даже так? — вырвалось у меня. Еще один замешан.

И Сличко не побоялся со старшиной связываться? Ведь показываться ему не должен был.

— Где Надька живет? — спросил Сергей.

— Ушла к Павлу Ивановичу.

Судя по последовавшей реакции Сергея, Малыха словно задался целью нас поражать.

— К Павлу Ивановичу? — впервые не сдержавшись, воскликнул Сергей. — К нему? Как смогла? А Елышев твой?

— А чего он? На кого ему Надька? За ним такие женщины бегают! Одна врачиха — закачаешься! Да и другие…

Смутное подозрение шевельнулось в моем сознании. Но лишь гораздо позже я понял, в чем дело.

Сергей теперь обратился ко мне:

— Новая фигура — Павел Иванович, но вы про него хоть что-нибудь наверняка слышали. После войны его судили. Бывший… полицай не полицай, а так, холуй-прихлебатель. Прикинулся душевнобольным. Посидел лет пять — освободился. До сих пор прикидывается. И Надька ушла к нему! Вот она-то уж точно рехнулась.

Сергей повернулся к Малыхе:

— Гришка, ты — туз. Только упаси тебя… нет, не бог, а хотя бы черт… Ты ж нам в одном наврал. Не было тебя дома. Как я это понял — мой секрет. Но мы тебя пытать не будем. Пока что. Ладно. Сам потом придешь рассказать все, как было. Только не опоздай. А сейчас иди, скажи своему начальству, что поедешь с нами. Так надо. Он тебя отпустит.

Пока мы ждали Малыху на автобусной остановке, Сергей делился со мной своими выводами:

— Тут важны два пункта. Первый — Малыхи дома не было. Одно из двух: или пошел объясняться с Веркиным отцом, или пошел объясняться со своими портовыми бабами из-за Верки. Тут новеньких нелегко встречают. Хотел бы ему поверить, что он завязал. Второй пункт —

Петрушин. Это Павел Иванович, о котором мы говорили. Довоенный дружок Сличко. Уловили? Но он нам не по зубам. Тут дело самого Привалова. А вот с Елышевым вы поговорите сегодня же, поедете с Малыхой. А я прямиком к Привалову — насчет Петрушина. И как я сразу не подумал. А потом спать. Я ж с ночи, если б не снова в смену, я бы сон забыл. Какой тут сон! — Сергей даже взмахнул могучей рукой. — Вы хоть понимаете, почему я влез в это дело?

— Почти.

— Мне важно спасти Володьку. Нет, не от суда — если он виноват. Как человека. От его же совести. Люблю его. Поверите ли, как брата. Наших младших у нас с вами нет теперь. Я ведь для вас не младший? Плохо жить без старшего брата, плохо и без младшего. И Володька мне как брат теперь. Дрожу над ним. Даже когда в футбол играет. Чтоб травму не получил, дрожу. На стадион ходить перестал. Да, так вот… Вон и Малыха. Он уже за себя побаивается, потому Елышева выпотрошит.

6

Я ожидал увидеть парня такой же яркой внешности, как Малыха. Вышел же к нам, за КПП, чистенький аккуратный старшина, роста ниже среднего, ладно скроенный, в целом симпатичный, с жестким взглядом.

Завидев Малыху, он в удивлении растянул улыбку, поспешил к нам, протянул крепкую руку с длинными пальцами.

— Вот этот товарищ, он врач, — сказал Малыха, — видел в морге труп Надькиного отца, ну и Веркиного, понятно.

Мы с Малыхой уговорились, что именно так он начнет: важно было увидеть, как станет реагировать на известие о смерти Сличко старшина. А тот равнодушно ответил:

— Значит, он умер? Послушаем.

Но я ему не поверил: было ясно, что о смерти Сличко он уже знал. Знать он мог, и не побывав сам ночью в Крутом переулке. Мог узнать — уже полдня ведь прошло — от кого-то, от той же Софьи. Но если узнал, то быстро. Значит, ему надо было об этом узнать? Или кто-то поспешил ему сообщить?

— Время у тебя есть? — спросил Малыха и, не дожидаясь ответа, предложил: — Пошли на кладбище, посидим.

«Подходящей будет обстановка для беседы», — подумал я, но здесь поблизости действительно уединиться больше негде. Елышев не возражал. Он вообще вел себя так уверенно, словно ничего не боялся. А, может, хотел показать, что ничего не боится?

— Так в чем дело? — начал он сам, когда мы уселись на первой же от входа скамейке, спрятавшейся в голых кустах.

— Меня и тебя могут подозревать в убийстве их отца, — быстро сказал Малыха.

Я обратил внимание на эту фразу. Насчет нее мы не улавливались, только насчет самой первой, и поэтому Малыха вполне мог упомянуть и о тетке Павлине, парень ведь знал от Веры, что ее тоже убили. Елышев же как-то неловко пожал плечами, словно пытался изобразить недоумение или сам себе удивился, что не нашел подходящего слова. Он потому и спросил, лишь бы что-то спросить: