Следы в Крутом переулке
Шрифт:
— Но почему его не было с ними? Где он мог жить?
— Судя по вашему тону, — а его голос вновь изменился, из спокойного, доброжелательного стал резким, звучал чуть ли не с издевкой, — он проводил это время в местах весьма отдаленных.
— Верно. Но беда в том, что мы не знаем, где он находился, хотя знаем, почему он находился далеко отсюда. — Видите ли, доктор, в сорок пятом за сотрудничество с оккупантами его приговорили к расстрелу. Но он бежал. Да, да, представьте себе. И все эти семнадцать лет успешно скрывался от правосудия. Как ни обидно мне это признавать. Но вот в конце концов оказался у нас в городе. И не ностальгия его сюда привела. К сожалению, мы не знали, что он появился в Новоднепровске. Приговоренный к смертной казни и столько лет скрывавшийся —
— Нет, — возразил я. — Эксперт ведь сказал вам, что она умерла, как говорится, своей смертью. По всем внешним данным так оно и есть.
— Не спешите. Ну, да ладно, чтоб не спорить. Предположим, убил. Так вот если убил, как вы думаете — за что? И вообще, что заставило его рискнуть? Приехать и убить? Если убил, то за что?
— Но вы ставите сразу два вопроса: что его привело сюда и за что он убил свояченицу? — уточнил я.
— Не только эти два, — немедленно поправил меня Привалов. — Еще будет много вопросов. Один станет цепляться за другой. Ну, например, почему он не снял подушку с лица свояченицы? Или наоборот — он мог положить подушку ей на голову. Тем более, что я убежден: отпечатков пальцев на подушке не будет. Придется ребятам из угрозыска искать перчатки, а их они не найдут. Кто помешал ему? Да так помешал, что он уже не смог вернуться в дом…
По-видимому, Привалов мог бы сейчас эту тему развивать без конца. Но я увидел на пороге молочного кафе первых позавтракавших туристов. Сейчас они заполнят скверик в ожидании остальных. А мне надо получить ответ на самый важный для меня вопрос. Потому я и прервал Привалова, хотя дело меня уже действительно интересовало:
— Но к чему мне все это знать? Ведь я даже подтвердить выводы эксперта не могу. Как не могу и опровергнуть. И вообще…
Мы были ровесниками, и каждый из нас немало повидал в жизни, а тем более в своем деле, но в ту минуту Привалов показался мне человеком, гораздо более меня умудренным жизненным опытом и противоречиями бытия.
— Сейчас не могу сказать, — немного подумав, ответил он. — Но все равно хочу, чтобы вы тоже занялись этим делом.
— Я? Занялся? — вырвалось у меня совершенно непроизвольно. — Но в каком качестве?
— Я не говорю, что вы должны вести расследование. Суть моего предложения или, точнее, просьбы в другом. Вы ведь дружны с Сергеем Чергинцом, я не ошибаюсь? А вот я с ним лишь шапочно знаком. О чем сейчас… именно сейчас сожалею.
Все четыре скамейки в скверике уже были заняты туристами. Цветы у ног партизанки вспыхивали под утренними солнечными лучами.
— Пошли, — вдруг резко сказал Привалов и, вскочив со скамейки, зашагал через площадь.
Я действительно был дружен с Сергеем Чергинцом — сталеваром из новомартеновского цеха «Южстали», молодым, двадцатишестилетним, но уже прославившимся. Прошлой зимой его даже избрали депутатом областного Совета. Но какое отношение он может иметь к этому делу? Нагнав Привалова, я его об этом и спросил:
— И никакого, и прямое, — ответил прокурор. — Но пока важно вовсе не его отношение к делу, а информация. Он сейчас на Микитовке не просто самый знаменитый человек. Он из тех, кто знает всех и кого знают все. Поймите меня. Мы никогда не сможем проникнуть в души участников этой… трагедии. Нам доверяют только какие-то факты, и не всегда самые нужные. И ничего больше. Вы же с Сергеем сможете помочь нам. Помочь разобраться в людях. Кстати, ваш Сергей это умеет: на заводе его и за это уважают, вы же знаете. Его трудовая слава — не простое выдвижение. Он завоевал ее. И как завоевал? И трудом, и душой тоже.
Все это я знал. Может быть, и лучше Привалова. Но все равно пока не понимал, чего он конкретно добивается от меня. Когда мы сели в машину, Привалов наконец сказал:
— Он же наверняка знал о появлении Сличко в городе.
— Хорошо, — ответил я. — Раз вы настаиваете, я поговорю с ним.
— А когда проведут экспертизы, я ознакомлю вас с заключениями. Хотите? В больнице у вас есть дела?
— Нет, дежурство я сдал еще до вашего прихода. Ждал вас, чтобы только сделать перевязку, больше ни для чего. — Мой укол он оставил без внимания, и я сказал примирительно: — Попытаюсь найти Сергея прямо сейчас, он должен быть дома после ночной.
— Мы со своей стороны будем держать вас в курсе расследования, — как-то чересчур уж официально проговорил Привалов, для шофера, что ли. — Но расследование ни следователю, ни мне, раз уж я сам занялся, многого пока что не даст. Без вашей, доктор, информации.
И все-таки странно: доверяя мне, непрофессионалу, сбор сведений, которые, очевидно, необходимы следствию, он был уверен, что его замысел логичен. Что ж, на его стороне опыт.
3
Чергинца я застал дома. Он уже в общих чертах — слухи по Микитовке разбегались кругами по воде — знал обо всех событиях.
В большом доме он жил один. Так сложилась его жизнь, но к событиям прошедшей ночи это отношения не имело. Зато наши с ним отношения определились как раз общей потерей. Металлурги о таких трагедиях говорят коротко, грубо, словно бы стараясь поглубже упрятать боль, отчего потеря, правда, не становится меньше. Они говорят: сталь сожрала. И за двумя словами, за этими резкими, взрывными двумя словами прячем и мы с Сергеем тот взрыв на заводе, который оставил нас без младших братьев. По возрасту Сергей тоже мог быть мне младшим братом. Но общая трагедия поставила нас рядом, несмотря на разницу в возрасте, сблизив нас больше, чем родство сближает. И от прежних наших отношений осталось только то, что он по-прежнему обращался ко мне на «вы». Бывает в семьях такое, когда и сын к матери обращается на «вы», как прежде всегда было в селах, как и я мальчишкой до войны обращался к матери: «Мамо, вы…» А чтоб так даже к старшим друзьям, не говоря о старших братьях, — не слышал. Но Сергей только загадочно покачал головой, когда я год назад — уже после трагедии — заговорил с ним об этом. Не хочет, ну и пусть, подумал я тогда, а потом привык.
Я начал без околичностей. И нисколько не удивился, когда Сергей, выслушав меня, утвердительно кивнул головой.
— Понятно. Но я этого Сличко не видел.
— А знал, что он здесь?
— Знал, но не видел. Мог бы увидеть запросто, но не хотел. Он много горя принес Чергинцам. Была бы честь для подлеца — чтоб я хотя бы взглянул на него. Отсидел, вернулся, ну и пропади он пропадом. Так я думал.
— Не кипятись. Давай разберемся по порядку, я ж обещал Привалову.
— Если нужно — ладно. Пойдем по порядку, но тогда не удивляйтесь.
— Смотря чему.
— Тому, что знаю. Опять скажете, что слишком много в себе ношу. А я наперекор пословице живу — своя ноша у меня тянет, чужая — нет. С чужой помочь надо. Но к делу — так к делу. Недавно у нас на Микитовке ограбили магазин. В ночь на позапрошлый выходной. До сих пор ищут Пашку Кураня — семнадцатилетнего балбеса. Пока что не нашли. Да и где ворованное — вроде тоже не нашли. Ну это не наше дело. Только этот Пашка — сын Сличко и той… — Он хотел выразиться грубо, но постеснялся. — Она как раз завмаг того магазина. По слухам выходило, что Пашка выкрал ключи и ночью обчистил материн магазин. Я вот о чем подумал тогда: кто мог его толкнуть на это? Для чего нужно это ограбление? Или инсценировка? В голову мне пришли разные варианты. Хотите, вам скажу об одном, который мне нравится больше, чем другие. Мы ведь с вами следствия не ведем. Почему бы не пофантазировать.