Слепая любовь
Шрифт:
— Конечно... конечно провожу! А мы, оказывается, соседи, я сам здесь неподалеку...
— Дочка!..
Он просто обомлел, увидев ее. Она выглядела потрясающе — длинные, распущенные по плечам и тщательно уложенные рыжие волосы обрамляли бледное лицо сияющим нимбом.
— Ты... ты прекрасно выглядишь! Не покрасилась...
— Краски не было, — сухо бросила она через плечо, проходя мимо него в комнату. — В следующий раз покрашусь.
— Да... да, конечно, в следующий раз, — повторил он почти механически, не в силах оторвать от нее взгляда.
— Да что ты на меня уставился? — вдруг обернулась она, почувствовав его взгляд.
—
— Не твое дело. Ты что, следил за мной?
— Не следил, просто смотрел из окна... Прости, все-таки неспокойно на душе было. Отпустил тебя одну.
— И правильно сделал, даже спасибо, — уже без злобы ответила она. — Ладно, что ты там на обед приготовил?
Вечерний звонок расколол привычную тишину на тысячи мелких осколков, ворвавшись, словно порыв свежего ветра, в затхлое, безвоздушное пространство, — так редко случалось, что кто-то приходил к ним. Данка уже стояла в прихожей.
— Это ко мне, — предупредила она отца, услышав его торопливые шаги, — я сама открою.
Она не дала ему возможности рассмотреть неожиданного визитера, уверенно переступила через порог и захлопнула дверь. На улице стояла осень. Янтарный вечер, дымное солнце и такой неожиданный и неуместный в городе запах спелой ржи... Они просто бродили по городу и говорили о чем-то не важном. Незаметно наступила ночь, резко похолодало, небо покрылось синим лаком. В крапинках серебряных звезд месяц казался отчаянно рыжим.
— Месяц — рыжий, как твои волосы.
— А почему ты выбрал такую странную профессию?
— Что же в ней странного? Парикмахер... Не знаю, мне нравится.
— Женская профессия.
— Между прочим, совершенно несправедливое мнение. Всем известно, что самые лучшие парикмахеры и повара — это мужчины.
— Кстати, о поварах. Мы так и не пошли в кафе. Совсем заболтались.
— Извини... Пригласил, называется. Просто на улице так хорошо...
— Красиво?
Он немного смутился.
— Жаль, что я не поэт. Я бы тебе описал...
— Что бы ты мне описал? Окровавленные кусты рябины?
— Ну, что-то вроде того...
— Да, жаль, что ты не поэт. Но зато ты отличный парикмахер.
— Мы пришли. Осторожно, здесь ступенька.
— Да, я знаю... Я уже знаю. Спасибо тебе.
— Мне? За что?
— За этот вечер.
— Так, значит, до завтра?
— Не знаю. Ты мне лучше позвони, хорошо? Он дождался, пока за ней захлопнулась дверь, а потом стремительно сбежал вниз по ступенькам. Конечно же, он не мог видеть, как с той стороны она прислонилась к дверному косяку, откинула голову и улыбнулась. Она была почти что счастлива, если, конечно, понятие счастья вообще можно рассматривать как относительное. Она улыбалась, и мелкие лучики-морщинки разбегались от глаз каждый в свою сторону, влажно подрагивали губы... И только глаза молчали.
Поежившись от холода, она пошла в комнату. Холодный воздух из открытого окна заполнил квартиру, и она тихо закрыла створки. В квартире ни звука — он, наверное, спит. Неудивительно — первый час ночи, хотя в то же время странно, как это он ее не дождался?
Медленно, но уже практически не задумываясь и совершенно четко ориентируясь в пространстве, она прошла к нему в комнату. Посторонний человек никогда в жизни и не подумал бы, что эта девушка слепая, только, наверное, удивился бы тому, как хорошо она видит в темноте — как кошка... Подошла к кровати, наклонилась, нащупала его холодное плечо, на мгновение задержала руку... И накинула одеяло.
С этого дня все изменилось. Олег стал приходить часто — почти каждый вечер. Вечера эти были разными — иногда они бродили по улицам, иногда, уступая капризной и не всегда приветливой осени, оставались дома. Чаще отгадывали кроссворды, иногда играли в нарды — здесь Данке практически не было равных. То ли ей везло, то ли мужчины поддавались. Приза победителю не выдавалось, а вот наказание для проигравшего часто было весьма остроумным. Данка хохотала до слез, когда однажды отец проиграл Олегу и был вынужден тут же, в его присутствии, стирать его носки и при этом кукарекать. Он и сам смеялся — в такие моменты казалось, что счастье уже за порогом, уже стучится в дверь, только — открой и впусти... Страшный в своей обыденности быт уступал место приятной и беззаботной праздности. Еще несколько месяцев пролетели совсем незаметно, наступила зима. В тот год она была снежной, морозной и солнечной.
— Данка, а ведь он тебя любит. Так сильно любит!
— Я знаю, Олег. Знаю.
— А почему... почему ты так с ним? Иногда — так зло... Ведь ты не злая.
Она не ответила. Ей уже давно надоело жить ненавистью и гнать от себя любовь, она слишком устала от всего этого и уже давно не видела в этом смысла. Отец в соседней комнате собирал сумку — они всей компанией собирались за город, кататься на лыжах. Это, казалось бы, безумное начинание было инициативой отца, а вышло все настолько замечательно, что теперь в выходные уже не стояло вопроса о том, чем заняться, — на лыжи, конечно, на лыжи! У Данки прекрасно получалось кататься на лыжах, а ее мужчины всегда были рядом. Тревожно следили за каждым движением, но виду не подавали, и она только смеялась, когда падала, вставала без посторонней поддержки и снова мчалась вперед...
— Ты еще долго? — тихо спросила она, прислонившись к дверному косяку.
— Да нет, уже почти все... Вы там чай в термос налили?
— Налили, и бутерброды положили. Мы, может, выйдем, на улице тебя подождем?
— Угу.
— Ты только недолго, папа. — Ее голос почти не дрогнул.
Вряд ли человек может познать счастье, не испытав горе. Сплошное счастье перестанет казаться счастьем, если вся жизнь будет безоблачной и радостной. Люди, наверное, просто сойдут с ума и перестанут ценить радость, если будут уверены в том, что она их никогда не покинет. Это истина — и все же нет ничего страшнее неотвратимости горя, пусть мысли об этом и запрятаны где-то в глубинах человеческого подсознания. Черт бы побрал эту полосатую жизнь!
Это случилось в один из весенних дней. Над городом висел серый туман, за окном было влажно и мутно. Погода переменилась резко, давление упало — может быть, поэтому...
Она лежала на диване у себя в комнате, слушала новый музыкальный диск, который накануне вечером принес Олег. Это был Моцарт — Олег вообще обожал классическую музыку, и Данка вскоре тоже стала ее поклонницей. Отец, как обычно в это время, возился на кухне. Музыка играла громко, она не слышала, да и не задумывалась, чем он там занимается. И тут вдруг этот запах... Сначала ей показалось, что с улицы, но потом запах стал настойчивее.