Слепец
Шрифт:
– Благодарю вас всех!
– важно ответил толстяк и небрежно склонил голову. Смотрел он только на Слепца, безошибочно узнав в нем главного.
– Могу ли я просить подвести мне лошадь? Артрит и ревматизм сковывают мои кости, как тиски, поэтому я не в состоянии двигаться достаточно быстро и ловко…
Он развел руками, всем своим видом выражая глубину своего страдания по этому поводу. Слепец сам отъехал в сторону, чтобы подцепить крючком узду одного из бесхозных коней и подвести его к повозке. В глазах толстяка мелькнуло сомнение - он был сбит толку тем, что человек, принятый им за предводителя, не отдал приказ, а взялся исполнять просьбу сам. Впрочем, это не помешало ему удивительно ловко вскочить в седло - гораздо ловчее, чем это сделал молодой и не страдающий пока ревматизмом Приставала. Ага,
– с неудовольствием подумал Слепец. Важная шишка, привыкшая полагаться на слуг и считающая неприличным собственноручно ловить коня, когда рядом есть низшие по званию.
– За мной! Скорее!
– повелительно сказал толстяк.
– Остальные могут вернуться сюда с минуты на минуту.
– Кто?
– спросил Слепец. Он и его спутники не замедлили последовать за ринувшимся с места в карьер толстяком.
– Мерзкие рыбаки, будь трижды проклята рыба Трауль, породившая их!
Объяснять дальше толстяк не стал, всем своим большим телом стремясь вперед, подальше от опасного места. Их лошади с грохотом промчались по расселине и ворвались на Великий Тракт, по которому устремились, судя по всему, прямо в город из Розового Камня. На ровной дороге кони путешественников быстро нагнали скакуна толстяка, которому приходилось несладко под такой массивной тушей. Через некоторое время, когда его конь устал, освобожденный пленник перестал гнать вперед изо всех сил и позволил лошади идти шагом. Тогда он и решил продолжить свой рассказ.
– Рыбаки, эти поганые пожиратели чешуи из Шахша, посадили меня в клетку, словно дикого зверя или буйного сумасшедшего! Они тащили меня вслед за войском из тысячи человек. Эти выродки так торопятся дойти до цели до следующего утра, что опрометчиво бросили повозку со своим самым ценным грузом. Наши города давно враждуют, но ни у одного из них нет достаточных сил, чтобы одолеть другой, поэтому вся наша война давно состоит из одних подлостей. Вот и сейчас, каким-то гнусным способом прознав о том, что я охочусь на горе Крато, рыбаки перебили моих телохранителей и захватили меня в плен. А теперь вот везли в родной город, чтобы в очередной раз попытаться заставить его сдаться, открыть ворота, или заплатить отступные. Оружие, коней, украшения… Вы спасли моих земляков от огромных трат как самого меньшего из грозивших им зол!
– с этими словами почтенный Пумита, Наставник Города, как он представился своим спасителям, снова пришпорил коня, которого явно не жалел.
– Теперь он уж не вспоминает о спасении собственной бесценной жизни, - прошептал Морин, склонившись к Слепцу.
– Не иначе, как желает переложить бремя выплаты щедрой награды на плечи горячо любимых горожан.
Солнце умирало где-то там, за стенами защитного тоннеля. Серебристая чеканка справа и слева теряла прежнюю четкость, расползаясь в непонятные темные пятна. Великий Тракт погружался в свою обычную, светлую ночь. Мерцание защитного барьера разливалось над головами и стекало вниз за строем деревьев, а черные, непроницаемые тени выползали у земли из-под густых крон.
Враги так и не появились - очевидно, остались где-то сбоку, обойденные на марше. Вместо них посреди длинной долины перед спешившими всадниками предстал город. В темноте, разбавляемой только светом ярких звезд, камни, слагавшие его стены, казались вовсе не розовыми, а скорее темно-серыми. Великий Тракт, который они покинули некоторое время назад, огибал город слева, по склону большой пологой горы. В ночи казалось, будто она уныло усмехается серебристыми, плотно сомкнутыми губами. Тусклое сияние освещало плотные ряды заснеженных елей, редкие голые березы, которые представлялись сейчас многорукими существами, заломившими свои конечности в жесте отчаяния.
Город темной, безжизненной массой вырастал на пути четырех всадников. Ни одно здание не стояло за пределами высокой стены - точно так же, как это было в Центре Мира. Несмотря на несколько легкомысленное, какое-то светлое название, город из Розового Камня производил совсем обратное впечатление. Мрачный, затаивший злобу на весь белый свет, негостеприимный… Нельзя было представить обитаемыми эти вырисовывавшиеся на фоне звезд холодные шпили и зубцы на стенах - до тех пор, пока не стали видны блуждающие между ними желтые огни. То были
Подскакав к большому рву, наполовину заполненному снегом, Пумита зычно крикнул. На его непонятное слово - скорее всего, это было местное ругательство - немедленно откликнулись. Воздух наполнился скрежетом воротов, скрипом блоков и тяжелым звоном цепей: это опускался мост. От этих, таких знакомых и давно не слышанных звуков, у Слепца внутри все сжалось. Не думал он снова услышать такое…
Отвечая на редкие приветственные крики, толстяк проехал внутрь города через тесный дворик у ворот. Сзади ночь наполнилась скрипами и звоном: мост спешно подымали вновь. Четверо всадников поскакали по гулким, узким и пустым улицам. Большой трехэтажный дом за слепленной из разномастных камней стеной в два человеческих роста оказался конечной целью их путешествия. Пумите пришлось снова кричать, чтобы слуги соблаговолили открыть ворота. Так как они не торопились это сделать, из глотки толстяка посыпались самые страшные ругательства, какие только можно представить. Правда, по местной традиции все они были, так сказать, с "рыбным душком". "Рыбий сын", "рыбу тебе в задницу", "чтоб ты чешуей покрылся!" и так далее… В темном доме заметались слабые огни свечей, зазвучали испуганные голоса. Наконец насмерть перепуганный человек в ночной рубахе до пят и трясущейся бородой отворил ворота.
– Господин! Но ты ведь… - пролепетал он. Пумита не стал его слушать, просто проехал во двор и тяжело спрыгнул наземь. Предложив всем отдать лошадей на попечение слуг, он позвал спутников за собой внутрь дома. Металлические нотки в его голосе не сулили прислуге ничего хорошего.
В доме царил переполох. Один из слуг, вооруженный лестницей, торопливо зажигал под потолком большого обеденного зала масляные лампы, однако толи он толком не проснулся, толи руки у него дрожали от страха - работа не спорилась. Огромное помещение было освещено только танцующими в камине языками пламени. В полутьме Слепец с трудом разглядел детали - многочисленные охотничьи трофеи на одной стене, искусные барельефы на тему охоты - на другой. Третью стену занимали высокие, зашторенные на ночь окна, а больше стен не было. Треугольная комната! Необычная архитектура. Пумита тоже застыл посреди зала, словно бы оказался тут в первый раз и хотел все получше рассмотреть. Разведя руки, он радостно зарычал. Кажется, его раздражение внезапно улетучилось? Слугу, принесшего факел, толстяк отправил прочь хорошей затрещиной. Воткнув факел в зажимы на стене возле камина, Пумита подвинул к огню огромное и тяжелое, укутанное мохнатой шкурой кресло и рухнул в него. Раздалось жалобное скрипение старого дерева, которое повторилось, когда толстяк вытягивал вперед ноги. Слепец и его друзья стояли, не зная, что им делать дальше, до тех пор, пока из широких дверей не высыпала толпа кое-как одетых в богатые платья людей. Ни один из них не проявлял радости при виде развалившегося у камина старика. Несколько воинов в кольчугах, вошедших вслед за первой группой, держали в руках факелы и обнаженные мечи.
Слепец быстро разглядел вошедших и мысленно приготовился к худшему, ибо лица их, даже в темноте, говорили о многом. Трое испуганных молодых людей в темных балахонах жались к человеку крепкого сложения, старше их раза в два. Он смотрел на Пумиту из-под нахмуренных кустистых бровей и нервно жевал пышный, с проседью, ус. Чуть в стороне от них стояли, взявшись за руки, кудрявый юноша с кинжалом на поясе и бледная русоволосая девушка лет семнадцати. Пумита, увидев вошедших, всплеснул руками и с кряхтением поднялся на ноги. Он шагнул было им навстречу, но, увидев мрачные лица, остановился, как вкопанный.
– Вароппе! Сынок!
– воскликнул толстяк, поочередно обращаясь к усачу и держащему за руку девушку юноше.
– Что стряслось? Где Едевей?
Человек, которого Наставник назвал Вароппе, поиграл желваками на скулах и хищно оскалился.
– Ты скоро увидишь Едевея, Пумита. Но я должен сказать, что тебе не стоило возвращаться. Так ты, по крайней мере, умер бы в неведении.
– О чем ты говоришь??
– удивился толстяк. Его возглас прервался скрипом двери: волоча ноги, из нее вышел глубокий старик с длинной и редкой бородой, большой залысиной на лбу и сгорбленными плечами.