Слепой поводырь
Шрифт:
– «Не будь между упивающимися вином, между пресыщающимися мясом: потому что пьяница и пресыщающийся обеднеют, и сонливость оденет в рубище», – процитировал Библию псаломщик и с гордым видом направился к выходу.
– Отец, вы простите меня, но я составлю Ферапонту компанию, – поднимаясь, обмолвился Клим.
Пантелей Архипович в недоумении протёр глаза и застыл на месте.
Матушка, увидев сына в передней, осведомилась:
– Куда же ты, сынок?
– Я ненадолго. Хочу взглянуть на отпевание доктора. Получаса не пройдёт, как я вернусь.
Когда входная дверь
Глава 4
Отменённые похороны
Клим остановил первый попавшийся фаэтон. Псаломщик, усаживаясь в коляску, проворчал:
– Извозчик денег стоит. Могли бы и пешком добраться. Под гору идти – не вверх карабкаться.
– Удивительно, что я не услышал от вас какой-нибудь библейской цитаты, – усмехнулся Ардашев. – Вы вообще бываете, когда-нибудь довольны? Погода прекрасная, птицы поют, лошадка добрая – чего ещё надобно?
– А вы, смотрю, не особливо отцовы деньги бережёте.
– В данном случае не отцовы, а мои.
– Эка завернули! Откуда же у вас свои, ежели вы студент?
– Даю частные уроки и делаю переводы для нотариуса с фарси и турецкого. Это помогает быстрее осваивать иностранные языки и неплохо зарабатывать. Если так дело пойдёт, то в следующем году, помощь от родителей мне не понадобится.
– Что ж, приятно слышать. Одного не пойму: зачем вы со мной пошли?
– Об этой трагедии я прочитал в «Северном Кавказе», когда ехал из Невинки. Такое происходит очень редко. Лампа упала на врача, когда он сидел за столом. Получается, его кресло находилось посередине комнаты?
– Многие так вешают люстры в рабочих кабинетах. У ректора нашей семинарии архимандрита Николая тоже лампа была не посередине. А вы сомневаетесь в том, что это несчастный случай?
– Теперь уж и не знаю. Ну раз уж поехал с вами, то мне осталось самолично во всём удостовериться.
Будущий диакон промолчал, но Ардашев уже и забыл о его существовании. Он любовался Ставрополем. В южной России все города похожи. Широкие, мощёные речным булыжником или известковыми плитами улицы, тополя-свечки вдоль дороги, одноэтажные домики мещан с резными ставнями и вдруг выросший среди них прыщом – особняк в три этажа, принадлежащий какому-нибудь купцу первой гильдии. А дальше снова одноэтажные домишки, смотрящие глазами на тротуар.
– Мы на месте, – провещал Ферапонт, когда коляска поравнялась с одноэтажным домом у открытых ворот.
Клим расплатился и зашагал за псаломщиком. Перед входом толпились люди. Прямо на двери висела табличка: «Доктор Целипоткин. Приём ежедневно с 9 до 12, кроме субботы и воскресенья».
Войдя внутрь, Ардашев увидел в большой зале священника, утешавшего даму лет тридцати в траурном платье. Она сидела у гроба, стоявшего на двух табуретах. Прощающихся было много, как обычно случается, если хоронят врача или учителя.
Запахло ладаном, и началась заупокойная лития. Усопший совсем не походил на покойника. Казалось, он заснул и вот-вот встанет. Внешность доктора если и изменилась, то очень незначительно. Это был тип мужчины
Ардашев огляделся. Двери в комнаты были открыты, и он без труда прошёл в кабинет, где, очевидно, и произошла трагедия. Об этом говорил металлический крюк посередине потолка. Новую люстру ещё не повесили, а старую убрали. И да – письменный стол располагался как раз посередине небольшого квадратного кабинета, три стены которого составляли полки с книгами, а в четвёртой было затворённое окно. Маятник напольных часов, как всегда, тихо и уверенно отмерял ровные отрезки времени, будто ничего и не случилось.
Клим приблизился к столу и стал перебирать лежащие стопкой бумаги, затем подошёл к окну и, подняв вверх шпингалет, открыл его. Опустив вниз глаза, он мысленно выговорил: «Ничего необычного, если не считать…».
– Кто вы такой? И что вы тут делаете? – услышал он за спиной чей-то грозный голос.
Ардашев обернулся. Перед ним стоял незнакомец лет тридцати пяти или немногим более, с франтоватыми, закрученными колечками усами, но без бороды. Серебряная цепь часов свисала с правой стороны серой жилетки. Короткий чёрный сюртук, галстук, белая сорочка и кожаные туфли вместо штиблет выдавали в нём чиновника.
– Соблаговолите представиться, сударь, а уж потом задавать вопросы, – сухо ответил Клим.
– Помощник полицмейстера Владимир Алексеевич Залевский.
– Ардашев Клим Пантелеевич, студент Императорского Санкт-Петербургского университета.
– Прекрасно. Теперь, как я понимаю, вам ничто не мешает пояснить, что вы тут делаете.
– Извольте. Несколько часов назад по дороге из станицы Невинномысской в Ставрополь я прочёл в «Северном Кавказе» заметку о смерти доктора Целипоткина в результате несчастного случая. Меня смутило то, что смерть произошла по причине падения люстры на голову врача.
– Что же тут удивительного?
– Керосиновая лампа, находящаяся в центре люстры, обычно вешается посередине комнаты, но тогда и кресло покойного должно располагаться под ней.
– Как видите, всё именно так и есть.
– На самом деле всё было иначе.
– И как же? Вижу вы возомнили себя великим сыщиком из бульварных романов Ксавье де Монтепена, – насмешливым тоном произнёс полицейский.
– А это как вам будет угодно, сударь, – без тени смущения парировал Ардашев. – Однако смею вас уверить, что доктор Целипоткин был убит в результате удара по голове каким-то другим предметом. После чего убийца забрался на стол, расцепил кольцо и, сняв люстру, бросил её на голову уже мёртвого человека.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно.
– У вас есть доказательства?
Ардашев протянул лист почтовой бумаги, взятый со стола.
– Что это?
– Отпечаток правой туфли злодея. Он оставил его, когда забрался на стол. Как видите, след не полный, примерно, на половину, но мы видим, что это обувь с узким носком – английский фасон; он сегодня в моде – и с характерным рисунком подошвы в виде ромбов. Она совсем новая и ещё не успела потерять магазинный вид. Крестьяне, рабочие и военные такую обувь не носят.