Слепые и прозревшие. Книга вторая
Шрифт:
Едет Николай Николаевич утром на работу в вагоне метро и с удовольствием вспоминает, что Петр Евгеньевич сделал вчера прекрасный узел – произведение искусства. Сделать бы фото – и в рамку, в красный угол, как икону, да нельзя, совсекретно! Коля вчера всю лабораторию пригласил любоваться, а Петр Евгеньевич растроганно похлопывал его по рукаву.
А Юрка вчера благополучно доработал без замыканий и взрывов, только провода пережег – ну это святое дело! А у Андрюхи появились интересные сигналы – есть над чем подумать! Какой прекрасный будет день!
Входит Николай
– Доброе утро, Петр Евгеньевич, Алина, здравствуй.
– …астуйть… – шелестит Алина, пламенея от застенчивости.
– Здравствуйте, Николай Николаевич, – приветствует его Петр Евгеньевич чуть не с поклоном.
– Здрасте вам! – на пороге Андрюха. – Николаич, к стопам припадаю, десятку до получки!
– Бороду сбреешь – дам!
– На святыни покушаешься, тиран и деспот! – свирепо замахивается Андрюха.
– Да ты хоть отожми свою мочалку, – дразнит Коля. – Смотри, льет с нее. Небось, целый сугроб на бороде принес!
Их дружеские забавы прерывает Юрчик. Он врывается в лабораторию так отчаянно, что дверь ходит ходуном. От сотрясения падает тяжелая металлическая рейка, стоящая в углу за дверью без движения лет тридцать, зацепляет провод осциллографа, отключает его из сети и наконец доверчиво опускается прямо в протянутые Колины руки.
Разъяренная хозяйка осциллографа, Марина Павловна из соседней группы, вскакивает и кричит:
– Николай Николаевич, уймите ваше зверье!
– Прошу прощения! – кланяется в пояс Коля. – Завтра куплю ему ошейник с поводком.
– И намордник, – ворчит Марина Павловна, заново настраивая свои приборы.
Вот так бодренько начинается рабочий день!
А дальше все так хорошо, так разумно и деловито! Сначала усадить Юрку заменять пережженные провода и перепаивать заново всю плату. Мимоходом взглянуть через плечо на Алинину работу и покивать за ее спиной Петру Евгеньевичу – все прекрасно. Если Алину не пугать, то ее плата будет работать.
Потом до самого обеда сидеть втроем плечом к плечу с Андреем и Петром Евгеньевичем и обсуждать очередной узел.
И так весь день: поругать Юрку, похвалить Алину, похлопать по брюшку Андрюху, посоветоваться с Петром Евгеньевичем. И наконец к любимому столу, где дожидается десятый вариант хитрого узла. Дожидается и подмигивает с чертежа, на скорую руку набросанного: что, мол, институт кончил, диссертацию защитил, так, думаешь, меня легко раскусить? Ничего, ничего, получишься, никуда не денешься, и не такие получались!
А какие люди вокруг славные! Как работать приятно с ними бок о бок!
– Николай Николаевич, как сынок? – интересуются в перерыве семейные сотрудники, обсудив сперва своих детей и внуков.
– Талант! – гордо отвечает Коля. – Артист больших и малых академических театров.
– Как супруга поживает? – лукаво ухмыляется Андрей.
Лукавит он так, по привычке. О прекрасной половине человечества Андрюха говорит только с подмигиванием.
– Все в порядке. Здорова.
– Это хорошо, что здорова.
Андрюха аппетитно причмокивает эти слова вместе с куском хлеба, которым только что подобрал подливку с тарелки.
Коля в душе морщится, но терпит. Андрей-то на самом деле не хочет Галю обидеть. Ему просто надо поговорить о своей новой жене.
– Это фашисты, что ли, объявили… ну как это… для женщин-то… Кухня, церковь, дети – кирхен, киндер и… кухня. А чего, очень правильно, по-моему. Бабе образование только во вред, ей-богу. Вот Татьяна у меня, ну всем хороша была. И хозяйка, и мать, и на вид очень даже – ты же помнишь… Но ведь умучила меня, уела: «Ах, ты ничего не читаешь! А ты Хейли прочел? А ты Олдриджа прочел? Читай – все прочли, а ты нет!». Да мать честная! Это я восемь часов у приборов торчу, в глазах все пятнами прыгает – и еще чего-то читать буду? «Ах, пойдем на Тарковского!» «Зеркало!» Ну и что? И сходили! Бред! У меня чуть крыша не поехала. А она мне: «Ничего не понимаешь!» Объяснять пустилась. Да на хрена мне все это? Чтобы баба мне что-то объясняла? Я в электронике понимаю, в приборах – как Бог! – все насквозь вижу. На кой мне эти мастеры-маргариты с зеркалами?
Андрей сердито булькает, развалившись на твердом кожаном диванчике в коридоре. А Коля в который раз с удивлением вспоминает, что это тот самый Андрей, который еще семь лет назад поминутно взрывался самыми удивительными идеями: и бредовыми, и толковыми.
Это тот Андрей, который влюбился в свою Татьяну на вечере студенческой самодеятельности, услышав, как она поет со сцены: «Мой голос для тебя и ласковый, и томный».
Тот самый Андрей, который мечтал изучить французский, чтобы читать Бодлера в подлиннике.
– А сейчас у меня жена – во! – такая, как надо. Читает чуть не по слогам, пишет – ошибок больше, чем букв. Но сдачу в магазине сосчитает мигом, быстрее меня. А больше ничего и не надо. Зато дома все сверкает. В любое время суток стол от еды ломится. Среди ночи ее разбуди: «Ирка, есть хочу». – «Щас, мигом», – как пожарный. Я только башку с подушки подымаю, а она уже из кухни кричит: тебе, мол, в постельку принести? Во какая!
Андрей говорит и говорит. Какое-то смутное упорство в его глазах, и чем дальше, тем упорнее. Будто доказывает что-то кому-то…
– Татьяна хотела, чтобы я бабой стал, юбку чтобы надел – посуду за собой мыть, холодильник размораживать, с ребенком гулять. Может, лифчики ей еще стирать? Я мужик! Мужик! Ирка это понимает, и я ее люблю. За это…
– Время! Регламент! – досадливо стучит Николай Николаевич по своим часам. – Выключай микрофон, спикер, пошли работать.
Тяжело стало на душе. Испортил Андрюха хороший день.
7. Кучеряшка
Приятно сознавать, что ты в чем-то лучше других. А если ты во всем лучше всех, тогда как? Наверное, приятно, если все соглашаются.