Слева от Африки
Шрифт:
– Ничего… Не важно… Надя, садитесь уже в машину.
Она отъехала за черту города, встала на обочину и заплакала. И тут позвонила Нино.
– Что у тебя с голосом? – вскричала она. – Что случилось?
– Я не знаю, – сказала Надя.
– Здравствуй, Марья! А кто знает?
– Нино, мне не показали дракона. А ведь могли бы… Один дракон знакомый, за городом живет… Обычное дело…
– Ты пьяна, моя курочка?
– В лоскуты, – сказала Надя и уткнулась
– Так это ты того-о, – почти пропела Нино на следующий день. – Влюбилась.
– Да? – удивилась Надя. – Вот так это называется?
– А что, никогда раньше не?
– Не…
– Бедная…
– Я позвонила ему вчера ночью. Извинилась, что поздно. А он сказал: «Говори, я не сплю».
– И что ты ему сказала?
– Сказала, что скучаю. По телефону не страшно. А он сказал, что… что же он сказал… он сказал: «Я целую тебя и обнимаю». Вот что. А ведь мы были на «вы». Мы вчера еще были на «вы», правда, он меня поцеловал один раз. Ну как поцеловал…
Нино подозвала официанта и, не советуясь с Надей, заказала бутылку брюта и сырную тарелку с белым виноградом.
– Красивый? – поинтересовалась она, сощурившись.
– Не знаю. Необыкновенный. Не… Не знаю…
– Ну да, ну да. Молодой?
– О нет, – засмеялась Надя. – Ему пятьдесят семь.
– Не вижу ничего смешного, – насупилась Нино и постучала длинным перламутровым ногтем по столу. – На фоне прочих сексуальных перверсий геронтофилия выглядит наиболее безобидной, но если разобраться…
Надя приложила ладони к щекам. Ладони были холодными, а щеки горячими.
– Ладно, ладно. Я однажды влюбилась в одного дедушку, – Нино закинула за ухо вьющуюся каштановую прядь, улыбнулась и интимно приподняла бровь. – Лучший секс в моей жизни, не в плане темперамента, а как бы это объяснить… Но тебе про меня сейчас, конечно, не интересно.
– Он не дедушка! – возмутилась Надя. – Вот совсем не…
– Сестра, – сказала Нино, скручивая жгутом синюю салфетку, – меня что-то смущает. Что-то очень меня смущает, но я пока не понимаю что.
– Что?
– А скажи, был момент, когда ты испугалась?
Надя вздрогнула и уронила зажигалку.
– Значит, был, – кивнула Нино. – Я так и знала.
– И что это значит?
– Это значит, что он тебя убьет.
Надя оглянулась непроизвольно, за ее спиной официант звенел фраже и мама говорила малышу за соседним столиком: «Я заказала тебе учебные палочки для суши, они такие, с резиночкой».
– Что значит – убьет? – спросила она Нино.
– То и значит.
– Почему?
– Да откуда я знаю почему! – вдруг закричала Нино на всю ресторанную площадку, отчего официант уронил вилки на пол, а мама с мальчиком стали испуганно смотреть на них одинаково круглыми
– Сестра, – тихо сказала Нино, – я нормальная окультуренная ведьма. Жаб не варю, приворотами не промышляю, сижу на попе ровно. Но я очень тебя люблю и поэтому все вижу. Он убьет тебя, но будет что-то взамен… Что это – я должна понять.
– Я должен понять.
– Вот-вот.
– Это он так сказал на прощание: «Я должен понять».
– Старый дом, – сказала Нино, глядя в белое летнее полуденное пространство, в котором сверкали и переливались мелкие брызги из ресторанного распылителя, – лампочка, которая горит всю ночь, плюшевый мишка с разорванным животом…
Всю неделю Надя не выпускала трубку из рук. Она брала ее с собой в туалет и в ванную, клала на ночь под подушку, а не на тумбочку, как обычно. И еще она теперь все время смотрела на телефон. А когда она смотрела на телефон, то забывала слова. Начинала фразу и не заканчивала ее. Или заканчивала, но каким-то парадоксальным для собеседника образом. Первой это, конечно, заметила Нино.
– Ты не напрягайся, – посоветовала она. – Смело говори короткими предложениями. Размером в слово. А то у меня от тебя ощущение, как от текста Андрея Платонова – начинаешь об одном, вводишь в заблуждение, а заканчиваешь вообще двадцать пятым. Завораживает, конечно, но понимать сложно.
– Платонова мне не обижай, – попросила Надя. – Я его люблю. Особенно «Ювенильное море».
– Не звонит? – Нино не позволила увести себя в сторону разговорами о русской литературе.
– Не звонит. А сказал, что позвонит. Что делать?
– Капееец, – простонала Нино. – Теперь у меня подруга с задержкой психического развития, и эта песня надолго, если я чего понимаю в человеческих взаимоотношениях. И, вместо того чтобы говорить с тобой о всякой интересной ерунде, например об антропотоках, я теперь буду вынуждена с терпением сиделки отвечать на идиотские вопросы «Что делать?», «А если он не позвонит?» и прочую хрень. Потому что тебя не интересуют больше антропотоки и сетки коммуникации тебя не интересуют, потому что ты теперь баба бабой, а не консультант и не психолог ни разу!
– Так я и не психолог ни разу, – вяло реагировала Надя. – Я антропотехник.
– Один хрен.
– Вовсе нет. Так что делать?
– Позвони сама.
– Я не могу.
Разговор заходил в непроходимый тупик, Нино с остервенением складывала самолетики из ресторанных салфеток и за это время создала уже целый воздушный флот. А Надя смотрела на телефон.
В пятницу вечером она сливала воду из кастрюли со спагетти и обожгла руку.
– Пантенол! – радостно вскричал опытный Мотька и достал баллончик из кухонного шкафчика.