Слева от солнца

Раин Олег

— Да какой там шанс? — усомнился Генка.

— Будто не знаешь! Деревушки всегда были легкой добычей. Город наступает, деревня отступает. И даже не отступает, а вымирает, — Валера поморщился. — Мы теперь даже не деревня, а сельское поселение. Так это сейчас называется. Да сам посмотри вокруг: Ольховка, Торлино, Николаевка, Северуха — все в запустении. Едешь среди изб, точно среди могил. Ни единого живого звука! А ведь тоже были когда-то села! И люди там жили, свадьбы справляли, стада пасли, лес заготавливали. В Красноселье

у меня, знаешь, сколько друзей было! А теперь ни души. Или взять ту же Романовку! Мы же туда с кольями ездили — с местными хлопцами пластаться. Стенка на стенку! И где они теперь? Ни нас, ни их не стало.

— Зато появились Степчик с Мишаней.

— Да что там появилось-то! — Валера отмахнулся. — Алкашня малорослая!

— Это Степчик-то малорослый?

— Ты на загривок не смотри. Раньше народ худой был да жилистый! Оглоблями дрались — как щепками! Ты вот, к примеру, ее и не поднимешь — оглоблю-то. А дед твой, Жора, пожалуй, и о колено переломить мог.

Гена польщенно улыбнулся.

— Ты, значит, тогда и выучился драться? — поинтересовался он. — Когда в Романовку ездил?

— Да нет, драться я на войне научился. И гранаты, кстати, кидал лучше всех в роте.

— А зачем их кидать? Сейчас гранатометы есть, подствольники.

— Это сейчас, а тогда мы о подствольниках только от офицеров слышали. А гранаты кидали ручонками, — Валера нюхнул из кастрюльки, запустив туда пятерню, выудил картофелину. — Давай, худоба, рубай. Наш исконно российский продукт! Это тебе не чизбургер какой, не ананас американский!

Генка достал тепловатую картофелину, с удовольствием надкусил.

— Между прочим, картофель тоже когда-то завезли из Южной Америки, — заметил он. — Одно время даже силой заставляли сажать.

— Чего, чего?

— Ну да, при Николае Первом! Даже картофельные бунты случались. Крестьяне отказывались сажать картошку, и по деревням войска царские рассылали. На усмирение.

— Это ты точно знаешь? — Валера даже жевать перестал.

— Конечно. Это же история.

— А может, брехня?

— Но ведь в учебниках про это есть. И в книгах.

— В книгах много чего пишут. Да только историю приукрасить — плевое дело!

— Что же в картофельных бунтах приукрашивать? — удивился Генка.

Валера недоуменно шевельнул бровью, озадаченно поскреб челюсть.

— Тоже верно. Вроде и нечего.

— Вот я и говорю! Это же не героизм какой-нибудь, скорее наоборот.

— Ну, может, и впрямь было…

— Конечно, было, — самоуверенно заявил Генка. — Мы многого чего не знаем.

— Чего это, например?

— Да миллиона разных вещей! Вот взять хотя бы твою фамилию — Огородников…

— Ну и чего тебе — моя фамилия?

— Ты хоть в курсе, что она означает?

— А что она может означать? Огородников — и Огородников. Деды да бабки с утра до вечера в огороде копались, вот и получили прозвище.

— И ничего подобного! —

рубанул Генка. Он был даже доволен, что после Валериной лекции о строительстве изб и горьковских автомашинах тоже в состоянии чем-то удивить. — Огородников, к твоему сведению, фамилия древняя и почетная. Это сейчас все к огороду свели, а раньше огородниками звали строителей крепостей, рвов и частоколов. Целая наука была — огораживать поселения! Потому что без конца приходилось отбивать атаки кочевников.

— Воевали, что ли?

— Конечно, воевали! В общем, без огораживания было никак… Помнишь, ты мне про цилиндрованные бревна рассказывал? Вот так и здесь. Для строительства стен и рвов настоящих мастеров нанимали. И чертежи были мудреные — с учетом рельефа, с ловушками и сотнями хитростей. Так что огородники в те времена были в авторитете. И фамилия появилась тогда же.

— Ловко! — Валера отер ладонью губы. — Я-то думал: я — лапоть уральский, а оказалось — гусак столичный! Хмм… А чего ты еще знаешь?

— Да много чего, — Генка пожал плечами. — В истории вообще интересно копаться. Такое находишь, что ни в каком сне не приснится. Про Аркаим, к примеру, Синь-Камень или наши уральские дольмены…

— Это еще что за звери такие?

— Ну, чаще всего это каменные кладки. Только не как в Египте или на острове Пасхи, а еще более древние. И находят такие кладки либо в лесах, либо на возвышенностях. А называются они по-разному. Есть менгиры или стоячие камни, а есть каменные столы, или, иначе говоря, — дольмены. А еще встречаются балбалы, кромлехи и целые каменные аллеи. В Англии, скажем, туристы стекаются в Стоунхендж. Хватает подобных мест в Мексике, в Перу, в других странах. Правда, получается как-то нечестно. То есть про Карнак с Баальбеком все знают, а про наши кладки никто слыхом не слыхал. Вот они и разрушаются потихоньку, мхом покрываются.

— Нашел чем поразить! — хмыкнул Валера. — Наших бед тоже никто не знает, и что с того?

— Правильно! Откуда узнаешь, если у вас ни телефона, ни электричества, — Генка разволновался. — Да вам и самим, похоже, ничего не нужно. Только и делаете, что пьете да деретесь.

— Ты такой бойкий оттого, что всего пару дней здесь, — Валера снисходительно улыбнулся. — А поживешь подольше, и тоже обрастешь мхом. Все равно как твой дольмен. Или сдернешь отсюда обратно к мамочке.

— Не сдерну! — буркнул Генка. — Кстати, мамочка меня сюда и сплавила.

— Набедокурил, небось?

Генка промолчал, и Валера усмешливо качнул головой.

— Набедокурил! Знаю я вашу породу, сам такой был. И обижался, и правду искал.

— А сейчас что? Не ищешь больше?

— Все уже, отыскался, хватит. Вон моя нынешняя жизнь — по углам стоит, мышей пугает.

— А может, стоит попробовать?

— Чего пробовать-то? — в голосе Валеры промелькнула тоскливая нотка. — А главное — ради кого?