Слеза чемпионки
Шрифт:
В сентябре Жук и мы с Зайцевым прибыли на установочный сбор, и Лелик приехал с Людой Смирновой. Тут началась катавасия. Я потом еще раз в жизни с этим столкнулась: кто за кем должен выступать. У нас есть своеобразная очередность. Прежде всего по званию. И так посчитали, что в конце должны выступать Уланов со Смирновой, суммируя все их звания. Потому что у Зайцева никаких званий, конечно, не было. Сурайкин, бывший партнер Смирновой, тоже только-только начал кататься с Наташей Овчинниковой. Их тогда Чайковская тренировала. Сразу образовалось несколько новых пар. И все они тренировались в разных группах.
Мне-то, честно говоря, было без разницы, кто за кем выступает, потому что у меня куча проблем: мне полагалось
И что было интересно: на тренировках мы разминались в разных группах, но потом была дана общая разминка перед выступлением. Разминку нам на показательных всегда устраивали чуть побольше полагающихся шести минут. Но мне кажется, та разминка длилась очень долго.
Именно там мы устроили соревнования. Эти идут на поддержку, и мы идем на поддержку. Естественно, у нас ход больше. Народ такой разминки никогда в жизни не видел. Они прыгают, мы прыгаем. Наверное, минут десять такое продолжалось. Дальше ведь мы выступали друг за другом, и не очевидно было бы, чье преимущество. Тут же — первая очная ставка. Было очень смешно, так как всем другим мы уже не давали разминаться. Представьте себе: две пары параллельно разбегаются, параллельно делают поддержки. Или мы идем друг на друга из разных углов. Естественно, я ору так, что Зайцев боится меня спустить на лед, так же как ослушаться Жука. Поэтому Уланов останавливался и опускал свою жену и партнершу. А мы пролетали мимо. Прошло тридцать с лишним лет, а я этот вечер в городе Запорожье абсолютно четко помню и вижу.
После первого выступления уже никому не приходило в голову обсуждать, кто за кем должен выступать. Никто не суммировал ни званий, ни медалей. Мы четко заняли свою позицию: мы с Зайцевым выступаем последними. Зрители, мне кажется, сначала просто смотрели, и я не могу сказать, что у кого-то болельщиков было больше или публика разделилась. Они просто смотрели этот бой гладиаторов. Между нами суетились одиночники, но у меня был один ориентир — пара Лелика с Людой. Я думаю, что и у Уланова со Смирновой ориентиром были мы. Но, честно говоря, по характеру я одна их обоих перевешивала. Мне кажется, что потом показательные выступления смотрелись более кисло, чем эти десять минут разминки.
С Лешкой мы мало разговаривали, но у нас какого-то сверхантагонизма не было. Я думаю, что страсти больше сам Жук накручивал. Удивительно, что с самого первого момента, когда Уланов со Смирновой стали вместе выступать, я и в голове не держала, что они могут быть нам конкурентами.
Сейчас, спустя много лет, у нас просто очень хорошие отношения. Мы всегда рады встрече. А тогда, всякое бывало. Мы готовились к фестивалю молодежи и студентов в ГДР в конце лета семьдесят четвертого. Льда летом в Москве нигде не нашлось, и мы несколько дней тренировались в Воскресенске. В домике, где жили хоккеисты и где мы потом долго жили, шел ремонт, меняли трубы водопровода и отопления. И между всеми комнатами были дырки. Поэтому все, что в нижних и верхних комнатах происходило, все было слышно. И Лелик там талдычит: «Я свои медали поменял на постель с тобой». А Люда в ответ что-то шмыгает. Я потом на тренировке говорю: «Люда, ты что, с ума сошла? — Мы действительно нормально друг к другу относились. — Ты чего ему позволяешь! Собирай манатки и уходи от этого придурка». Он мне: «Ты чему учишь мою партнершу?» Я ему: «Я ее учу, как с тобой, дураком, надо обращаться».
Много-много лет спустя я была на соревнованиях под Чикаго, там у меня каталась маленькая парочка. В том центре два или три катка. И вот в проходах между катками смотрю — стоит Леша, держит нашу фотографию и всем объясняет, что он мой первый партнер. Мне так было смешно. Мы с ним разговорились, я спрашиваю: как
Она действительно уехала. Работает, и очень неплохо работает в Питере. Дочка у нее хорошая растет. И парень неплохой.
Знаю, что Лешка сейчас мечется, думает, как бы ему в Россию вернуться. Наша острейшая конкуренция, особенно подогреваемая еще и прессой, никогда по большому счету, на наших взаимоотношениях не отражалась. Да, они были лучше, были хуже. Но в итоге они, я считаю, абсолютно нормальные.
Челябинск — это точка, после которой мы с Жуком так и не смогли наладить отношения. Шел январь семьдесят четвертого года. Он стал совершенно распоясавшимся человеком. Ни жена, ни начальник команды ЦСКА, ни Писеев его уже не могли удержать в рамках.
Жук никогда не пил, когда ему было плохо. Он мобилизовывался и начинал очень агрессивно работать. Выпивал, когда у него дела шли хорошо. Выпивал он, может, и не так много, но всегда начинал вести себя неприлично. Есть люди, которые еще живы, и которые, я считаю, совершенно сознательно его спаивали. Это многие спортсмены могут подтвердить. Есть люди, которые считают за честь выпить со спортсменом, с тренером, со знаменитым человеком, почокаться с ним — уважаешь, не уважаешь, привести баб в номер, завезти ящики с выпивкой. Я видела, как его «закадычные друзья» на наших результатах, поскольку фигурное катание тогда было фантастически популярным, устраивали свои дела и карьеру. В общем, выезжали на нашем деле, не имея к нему никакого отношения, кроме того, что спаивали Жука.
Я думаю, и Писееву было выгодно его держать все время в таком состоянии, поскольку тогда он мог им управлять. В ситуации, когда Жук занят и горит делом, он не был управляемым. А когда на него набрали уже энное количество компромата, когда можно человека сделать невыездным, когда его можно не брать в команду, он поневоле у тебя в руках. Ведь дело в том, что пока я тренировалась у Жука, мало кто знал, что он пьет. Мы никогда и нигде это не обсуждали. И Писеев многое тогда покрывал: и клуб, и Жука покрывал, хотя уже возникали такие проблемы, которые трудно было скрыть. Когда мы были на сборах, должна сказать, что за всю свою жизнь я ни за одним своим мужем, ни за одним своим любимым мужчиной никогда так не следила, как за Жуком. Сколько раз мы его отмывали, сколько раз я имела дело с милицией и оплачивала его испорченные матрацы, разбитую мебель в гостинице. Но никто до того момента, пока мы не ушли, никто из моих уст никогда никакого осуждения в его адрес не слышал.
А в Челябинске он совсем разошелся, потому что у него Роднина — Зайцев, у него Водорезова, Горшкова — Шеваловский… У него уже плеяда, на него уже работали два вторых тренера, и он себя чувствовал очень уверенно. От нашего успеха семьдесят третьего он все никак не мог отойти. Вот он и разошелся прямо на тренировке. Соревнования уже закончились, у нас была тренировка перед показательными выступлениями, и на нее Жук пришел пьяным просто в стельку. И начал так себя вести, что я с тренировки ушла. И все это время от дневной тренировки до вечера, до показательных выступлений, я просидела в женском туалете, где он меня достать не мог. Ромаровский, директор Дворца спорта, и Зайцев его так тихонько, тихонько увели, и он уже пьяненький лежал в кабинете у Павла Яковлевича. Дальше процесс шел без Жука.