Слеза Ночи
Шрифт:
(Не всякий день и не по любому случаю Лев именовал девочку полным титулом в соответствии с паспортом, это обыкновенно значило, что он просит внимания к своим словам. Поэтому Люма решила взять тайм-аут и размыслить.)
Крепость почти достроилась, вернее, она оказалась высоким замком в окружении рва, и даже атаки варваров были отбиты. Осталось дать обитателям кодекс законов, но созидательную деятельность пришлось свернуть.
Поскольку на пороге без стука возникла сестрица Левы, Людмила (Big sister – по-домашнему) и радостно скомандовала отбой.
– Привет, Малышка, –
– Фигушки вам, девушки, – не согласился Лева. – На кухню, так и быть, пойду, а игрушку не дам, испортите, собьете, провороните! Я вам пирамидку поставлю, тренируйте дамские извилины.
Лева быстро сделал компьютеру "save game", вывел на монитор пирамидку со словами и удалился помогать маме. Люма с Людмилой остались вдвоем, и ясно было, что это неспроста.
Пока девушки без особой охоты подбирали слова в клетки, Люма в который раз удивлялась, насколько похожи брат с сестрой, и насколько оба отличаются от родителей. Предки у Левы были небольшие, деликатные, компактные, с тихими культурными голосами, а детки у них выдались крупные, длинноногие, на диво моторные, оба с замечательной волной светлых кудрей. Обильные светящиеся шевелюры, почти одинаковые у брата и сестры, и были главным секретом их привлекательности.
В первый же раз, как Люма увидела Людмилу, она поняла, что сами по себе лица брата с сестрой были вполне обыкновенными и даже заурядными, резкие скандинавские черты у Людмилы и мягкие, закругленные у Левы. Необычными были живые голубые глаза, сияющие, как льдинки на солнце. А густые белокурые шевелюры сообщали обоим совершенно неотразимый вид супер!
Людмила была старше Левы лет на десять, если не больше, успешно работала в банковской сфере и жила отдельно от родителей – снимала квартиру. Замуж она идти не желала, выглядела превосходно, весело обожала брата, звала его "Малышкой", а Люму "пупсиком". Обижаться на нее было невозможно, хотя старшая сестрица иногда злоупотребляла знаменитой американской прямотой, обретенной за пару лет обучения в Гарварде, куда она отправилась прямиком из Эдинбурга. Вот и теперь она вроде начала с далекого подхода, а все равно явно и прозрачно.
– Пупсик, я все хочу спросить, как ты до имени своего додумалась? Ведь ты, как я понимаю, тоже Людмила? Лю-Ма – это звучит! Вот я не могу ни в Людах, ни в Люсях ходить, а Мила – так это вообще кошмарный ужас! Остается очень глупая Людмила.
– Нет, я вообще-то Волюмния по паспорту, тоже не подарок, – объяснилась Люма заученным текстом. – Папа удружил, но он и сократил до Люмы, когда одумался. У него девушка была в молодости, по имени Изабелла, но он звал ее Волюмнией. Она училась в тверском универе на кафедре романо-германских языков, делала курсовой перевод из романа Диккенса «Холодный дом», а там была героиня под этим именем, ну вот так и получилось. Девушка исчезла, а мне досталось имя, но я не жалуюсь, хотя бы потому что одна такая.
– Юморист твой папашка, но получилось неплохо, может, он и для
На этом светская часть разговора закончилась, Людмила оставила пирамидку в покое и без околичностей приступила к делу, для которого прогнала Леву на кухню.
– Послушай, пупсик Люмочка, ты не обижайся, но мамашка чуть не плачет, – начала Людмила очень дружелюбно. – Это правда, что дурачок-Малышка опять сцепился с Май-Плитой? И что вроде из-за тебя?
– Да нет, не совсем так, – осторожно ответила Люма.
– Ой, ребятки, не надо никак! – продолжала Людмила. – Она до невозможности подлая баба! Я у нее училась, знаю немножко, она способна буквально на все! Мамашка бедная, боится, чтобы она Левку не подвела под монастырь, особенно если он станет на нее наезжать.
– Он вовсе не наезжает, так вышло, – неуверенно объясняла Люма, сама понимая, что ей не хватает убедительности.
– Слушай, если она гонит насчет вашей нравственности, то я сама с ней враз разберусь, честное слово, я знаю как, – предложила Людмила. – Знаю одну штучку про нее…
– Что про нравственность? – не поняла Люма, но ей стало неуютно, она даже покраснела.
– Ой, да какие вы все! – засмеялась Людмила. – У меня проблема со словарем, никогда не знаю, как удачнее выразиться. Ладно, скажу проще, Май-Плита, она такая, она любит девочек подозревать, ей всю дорогу кажется, что кто-то кого-то соблазнил. Ваш случай?
– Нет, ничего подобного, и речи не было, – ответила Люма и покраснела еще больше, даже слезы выступили.
– А даже и так, я вовсе не возражаю, не смущайся ради Бога, – заторопилась Людмила. – Главное – на СПИД не нарваться, за все остальное – спасибо! Нет, мамашка боится, что Май-Плита стала тебя обижать, а Малышка вступился. Так вот я сама ей вклею, если что!
– А что, были уже случаи? – осторожно поинтересовалась Люма.
То, что Людмила тоже оказалась знакома со школьными преданиями, было новостью, хотя отчего бы и нет? Если сообразить, что все, включая тетку Иру, жили на одном пятачке и учились в одной школе, ныне гимназии.
– Да, она однажды здорово отличилась, наша "Плитка, но не шоколада", – доложила Людмила. – Просто очень давно было, поэтому не все знают, она одну девочку чуть до суицида не довела. С окошка сняли бедняжку.
– Это как, неужели поэтому? – спросила Люма в некотором недоумении.
– Ладно, сейчас расскажу, только Левке ни слова, ладно? Он у нас выдался впечатлительный, предки за него трясутся, – предупредила Людмила, затем завела обстоятельный рассказ. – Так вот история была такова, начну с начала, с меня. Когда Малышка родился, я уже большая была, и везде его таскала, как куклу, даже в школу и на школьный двор. Всем нравилось, все с ним играли, одной Май-Плите не понравилось. И она стала капать Элле Тиграновне – завучу, у вас она тоже? Душа-человек Элла, между прочим. Так вот она заявила Элле, что я компрометирую школу, могут подумать, что Левка это мой ребенок. Так что нечего с ним таскаться, чтобы не подумали…