Слезы пустыни
Шрифт:
Я знала, что драки — не женское дело, но тем не менее чувствовала, что девочка должна уметь постоять за себя. В любом случае мне, как старшей, частенько приходилось ввязываться в драки из-за Мо. Но отец всякий раз огорчался, узнав, что я дралась. Полагаю, он опасался, что во мне слишком много от бабули и что я в конечном итоге вырасту такой же горячей и злющей, как она.
— Почему ты так часто дерешься, Ратиби? — спрашивал он. — Пусть твои братья дерутся. Если ты будешь так махать кулаками, люди скажут, что ты буйная, взбалмошная девочка.
— Я дерусь не потому, что мне это нравится,
На самом деле драться мне действительно нравилось, и я знала, что во мне было достаточно горячего бабушкиного духа, чтобы в этом преуспевать. Я сказала это лишь для того, чтобы утешить отца. Мне хотелось, чтобы он продолжал верить, что я хорошая, благонравная папина дочка.
Омер же, напротив, довольно открыто нарывался на неприятности. Рядом с деревней были поля, в которых мы выращивали сорго, кукурузу и кунжут. Отец нанял нескольких парней, чтобы ходить за скотиной, но бабуля настояла, что пищу для себя мы должны выращивать сами. Мы ждали начала дождей, прежде чем приступить к посеву, и каждому из нас, детей, полагалось посеять по три или четыре ряда сорго и кукурузы.
На следующий день после первых дождей мы отправились в поля. Бабуля отсчитала для нас по равной порции семян. Сперва мы острыми копалками проделали во влажной земле ряды отверстий. Затем каждый пошел вдоль своего ряда, бросая по два-три семечка в ямку и притаптывая влажную землю босыми ногами. В конце посева ноги жгло, они опухали, и нужно было их отскрести и дать им отдохнуть.
Перед тем как покинуть поля, мы делали джахуб кададж — пугало. Мы срезали две палки — одна чуть короче другой, — связывали их крест-накрест и втыкали в землю ту, что подлиннее. А потом напяливали на них лохмотья и повязывали на голове пугала старый тюрбан. Когда задувал ветер, джахуб кададж казался бегущим по полю человеком, и это отпугивало птиц.
В большинстве семей дети постоянно соперничают друг с другом, и мы с братьями не были исключением. Когда Омер в первый раз пошел с нами в поля, я задумала сыграть с мальчиками шутку. Если я схитрю и брошу в одну дырочку вдвое больше семян, чем положено, то и с посевом управлюсь вдвое быстрее. Бабуля удивлялась, что я так скоро закончила работу, а я радовалась, глядя на злющую физиономию Омера.
Но через неделю мы вернулись, чтобы проверить посевы, и мой трюк был обнаружен. Молодые растения в моих рядах росли слишком плотно и скоро принялись бы заглушать друг друга.
— Кто это сделал? — спросила бабуля.
Никто не ответил.
— Я спрашиваю, кто это сделал? Чья работа? Кто сжульничал?
— Это он! — выпалила я, обвиняюще тыча пальцем в Мохаммеда.
— Мохаммед! — фыркнула бабуля. — Я могла бы и догадаться!
Мохаммед разрыдался:
— Это не я! Это не я! Она врет, она врет.
Я повернулась к Омеру:
— Ну тогда наверняка он. Он же маленький, что он понимает.
Омер вызывающе выпятил грудь:
— А что, если это и правда я? Что, если это сделал я? Что тогда?
— Кто
— Это сделал я, — повторил Омер. — Я это сделал. И что теперь будет?
Мгновение бабуля стояла пораженная. Затем схватила Омера, перекинула через колено и отшлепала. Но сердце ее, конечно, к этому не лежало. И даже избей она младшего внука до полусмерти, он бы ни за что не заплакал. Это просто было не в его характере. Позднее я часто задавалась вопросом, действительно ли Омер верил, что обманные ряды принадлежали ему. Но скорее всего, этому негоднику просто нравилось влипать в переделки.
На балках крыши в своей хижине бабуля обычно подвешивала сетку из рафии, в которой хранила лакомства. Омер сообразил, что, встав на деревянную табуретку, расщепленной палкой может отцепить сетку. Он спускал ее вниз, и мы с Мо подходили, чтобы заглянуть внутрь. Завидев что-нибудь вкусное, мы не могли удержаться, чтобы не откусить кусочек. Кусочек превращался в кусок, и в мгновение ока ничего не оставалось.
Ожидая вечером гостей, бабуля отправлялась за своей сеткой и обнаруживала, что та пуста. Бабуля впадала в ярость, и мы трое со всех ног неслись прочь со двора. Когда ей удавалось поймать меня или Мо, мы пытались переложить вину на других. Но если попадался Омер, он с гордостью объявлял себя вором и спрашивал, что бабуля собирается с этим поделать.
А она никогда не могла долго злиться на Омера — слишком уж любила его. Бабуля постоянно рассказывала ему истории о старых временах, о героических подвигах загава. Однажды к ней явились старики загава, муж с женой. Они сидели целую вечность, пили горячий сладкий мятный чай и болтали. Когда они собрались уходить, бабуля сгребла нас, внуков, в охапку.
— Видите этого старика? — объявила она. — Когда-то, задолго до вашего рождения, он был великим охотником. Он пошел в лес и в одиночку убил хьяра.
Мы с удивлением смотрели на него. Хьяр — леопард — один из самых грозных хищников в наших краях.
— Но как он убил хьяра? — спросила я.
— Он был очень смелый, — продолжала бабуля. — И, как и все великие воины загава, очень умный. Он обманул хьяра — вот как он его убил.
— А я то же самое сделаю, — гордо объявил Омер. — Вырасту большой и убью хьяра.
Я ткнула его в животик:
— Разве что в мечтах, толстячок!
Бабуля затрещиной заставила меня замолчать.
— Угадайте, как он обманул хьяра?
Мы покачали головами.
— Тогда я вам скажу. Сначала он зарезал козу. Взял тушу и поехал в лес. Он искал и искал, пока не нашел свежие следы леопарда. Потом он слез со своего ишака и принялся копать яму. А когда выкопал, покрыл ее ветками и травой, старыми листьями и грязью, и она стала совсем незаметна.
Бабуля замолчала; глаза ее блестели от возбуждения.
— А дальше что было? — выпалила я, не в силах молчать.
— Ну, этот человек был очень, очень умным. Он влез на дерево и привязал козу к ветке. Потом он спрятался и принялся ждать. Поздно ночью на тропинке появился хьяр. Он шел и принюхивался в темноте. Он чуял запах мертвой козы и ощущал в воздухе ее кровь.