Слезы Рублевки
Шрифт:
Впрочем, Анастасия этого не видела — сцена произошла до их повторной встречи с мужем. Но Эльмира затем звонила Серебрякову не раз, приглашая поучаствовать в каких-то новых проектах Рознера.
Витя все отказывался. Как он говорил, публикой быть ему не хотелось, а в основные собеседники его не приглашали. Эльмира с ним настойчиво ругалась, подключила к этому процессу даже Настю, которую, ни разу не видя, тут же записала в свои союзницы, называла «Настечкой» и просила подействовать на «своего упрямца». «Конечно, я тебя понимаю, — говорила резким, почти мужским голосом эта акула телевизионного закулисья, — на хрена такого красавца всем бабам России показывать. Его
Витя только посмеивался. С милейшей ханум он ссориться не хотел, но и терять время на то, чтобы быть «публикой», хотел еще меньше.
Как бы то ни было, однажды они все-таки оказались вдвоем в студии Рознера. Причем в составе публики на сей раз была Анастасия, а Виктор, чуток зажатый, сидел перед камерой и обсуждал всяческие экономические вопросы вместе с рядом других экспертов. Кое-кто — весьма известный, но Настя запомнила только Жохина. Потому что тот уж больно забавно говорил, шепелявя и теряя буквы. Впрочем, говорил умно.
Серебряков тогда уже приобрел определенную известность в бизнесе, и его так и представляли: один из ведущих бизнесменов страны…
Настя гордилась. Потому других и не запомнила — любовалась Витей. И мысленно просила камеру хоть раз повернуться на себя, дабы предъявить подружкам их обоих с мужем новый статус — людей, воспрошенных на телевидении.
Поэтому сейчас в офис нового канала она входила с тем еще, давнишним пиететом перед этой великой и загадочной силой под названием «ТВ».
Но оказалась разочарована. На блеск рознеровской студии тут ничто не походило. Узкие коридоры, низкие потолки, довольно-таки потасканные комнаты, ждущие ремонта, наверное, с тех пор, как построили это здание.
Зато люди были замечательные.
Как-то в две секунды она стала для них своей. Ей немедленно сунули в руки чашку с кофе — в это время кто-то кричал: «Да что ты ей сразу кофе свой суешь, может, она чаю хочет, Настечка, дать тебе чаю? С лимоном!..» Тут же ее тащили в какую-то другую комнату, где «девочка» должна была «послушать кратенько» сценарий. «Мы для первого раза с ведущим все снимем, вам же полегче будет показывать». Одновременно кто-то врывался в дверь с требованием: «Да отпустите же ее, наконец, пусть она посмотрит, весь ли реквизит привезли… Юрка, оглоед, ты там ничего не разбил, все чашки целы?.. Не пугайся, Настечка, не разбил, это мы его пугаем, чтобы он позже ничего не разбил!» Все перебивает еще один — женский — крик из коридора, с легким восточным акцентом: «Вы там очертенели все? Когда я буду вам ведущего красить? На часы смотрите, нет? Дайте хоть участницу замажу!..» — И Анастасия, уже какая-то дурашливо счастливая, не замечает убогой оборванности линолеума, побитости шумоизолирующих панелей стен, испачканных постоянными ударами ног дверей… И уж меньше всего думает о сохранности привезенного из дома сервиза — «Настенька, вы не подвезете свой сервиз, вы же в этом специалист, а мы ну ничегошеньки не понимаем! Кроме того, что суп надо есть из глубоких тарелок, а водку пить… как, неужели я обмолвился про граненые стаканы?!»
Конечно, с ее-то опытом организации совершенно нового дела она довольно быстро нахваталась из рассказов мужа, что такое фарфор, фарфоровое производство и вообще — вся отрасль. Немало почерпнула и из тех посещений его московского цеха, где занимались в основном штучным художественным производством. Видела и настоящий завод, куда Витя ее возил… хотя из всей командировки
Но для передачи о фарфоре и связанной с ним истории этого было, надо полагать, мало. Так что Анастасия последние две недели провела между Интернетом, библиотеками и музеями. Да выработанная еще во времена, когда работала, обязательность по прикрытию всех возможных «дырок» заставила ее поговорить с некоторыми настоящими специалистами. Имя Серебрякова, ощутила она с гордостью, производило на них впечатление. Вот только к гордости примешивалась и горечь…
Передачу снимали долго. То не так садились. То далеко был гид с текстом для ведущего. И тот, известный Дмитрий Сахаров, все шипел на ассистентов, чтобы подвинули ближе. А они шипели в ответ, что тогда он может попасть в кадр. То микрофон на Насте задевал за воротник платья, или наоборот — воротник его задевал, она так и не поняла. Возникал посторонний шум, и ее слова пришлось перезаписывать.
От всей этой суеты ее подмышкам сильно захотелось вспотеть. Но она усилием воли — господи, и тут Антоновы уроки помогли! — пресекла это поползновение. А потом волнение как-то схлынуло. Сахаров задавал такие точные вопросы, что она постепенно разговорилась. Забыла о студии, о том, что идет съемка, начала живо и образно рассказывать про историю фарфора, про предназначение тех или иных предметов, про связанные уже с ними истории: короли и князья, основные на первых порах заказчики посуды из ценной глины, были подчас большими затейниками…
Сэнди позвонила ей на следующее утро, издавая в телефон восторженный писк:
— Ты ужасно там всем понравилась, Настька! Такая, говорят, знающая, прекрасно держится, красивая! Очень понравился твой рассказ! Говорят, многих вещей не слышали до тебя. Про Людовика, говорят, когда рассказывала, лежали все, два раза кусок пересматривали! В общем, хотят с тобой делать отдельный цикл. Уже название примерное придумали: «История посуды для домохозяек»… И не кривись, не кривись, я знаю, что ты кривишься. Можешь свое придумать. В общем, вот тебе телефон, звони шефу, договаривайся насчет дальнейшего! А я тебя поздравляю! Нет, стой! Лучше он тебе позвонит. Знаю я тебя, сейчас зароешься в свои страхи и сомнения… В общем, жди, целую!
И в трубке раздались короткие гудки…
— Антон, простите, что беспокою… Так получилось, что вы для меня не только врачом стали, но и необходимым советчиком… Ничего, что я беспокою? — всполошившись, прервала она себя.
Да беспокой, девочка! Я только рад, что ты оживаешь. Что тебе все меньше нужно психотерапии, а все больше — просто дружеской помощи!
— Антон, я вот о чем хотела с вами посоветоваться. Я тут начала немного подрабатывать на телевидении…
— Замечательные передачи, с удовольствием смотрю!
— Да… Спасибо…
Так вот. Есть идея сделать программу про императорский русский фарфор. А он в основном в Эрмитаже. В Ленинграде. То есть дня на два-три минимум мне надо туда отъехать. А я боюсь Максимку одного оставить. Конечно, няня есть. И горничная, если что, поможет. Вы же знаете, Витя им продолжает платить… Но все же… И с собой его брать неудобно. Целая группа едет. Да и маленький он еще. Вот я и хотела спросить: могу ли я попросить Витю побыть эти дни с сыном? Не повредит ли это?