Слишком большое сходство (сборник)
Шрифт:
– Кошмарная история. – Ксенофонтов взял со стола стопку почтовых конвертов, подровнял их, отложил в сторонку. Потом взял стопку писем поменьше, постучал ими по столу, отодвинул. А рядом положил один-единственный конверт. Получилась как бы лестничка из трех ступенек.
– Я их вычислил и задержал в течение суток, – сказал Зайцев.
– А колечки? Изъял?
– Изъял. Говорят, нашли. Но за сутки, представляешь?
– Молодец, – похвалил Ксенофонтов, думая о своем. – Умница. Я всегда верил в тебя. Я всегда знал, что мой друг Зайцев... когда-нибудь еще заявит о себе.
– Обоих
– Потрясающе. Ты просто гигант. Нет слов, Зайцев. Но скажи мне, ты когда-нибудь сталкивался в своей жизни с тайнами человеческой психики?
– А что это такое?
– Это нечто такое в поведении человека, в его ощущениях, в его суждениях, чего ты объяснить не можешь. Было у тебя такое?
– Никогда, – твердо ответил Зайцев. – И не будет.
– Бедняга, – вздохнул Ксенофонтов. – Мне тебя жаль. Смотри, вот стопка писем, – он показал на самую высокую ступеньку. – Здесь их около полусотни. Все адресованы одному человеку.
– Жениху? – хмыкнул Зайцев.
– Да. Жениху. Мы опубликовали его объявление, и вот – пожалуйста – полсотни писем. А это, – Ксенофонтов показал на маленькую стопку, – получили все остальные женихи и невесты.
– Чем же он их всех так привлек?
– Вот! – воскликнул Ксенофонтов, подняв длинный указательный палец. – Вопрос, достойный высокого и ясного ума! Чем? Невысокого росточка мужичок, ему явно за сорок, одевается чисто, опрятно, но я уверен, что никто его одежкам не завидует. Все заношенное, заштопанное, перелицованное. И объявление самое обычное, у нас все объявления стандартные. Рост, работа, квартира, вредных привычек нет... Как и у всех. И еще заметь – он приходит ко мне каждую неделю и уносит по такой вот пачке.
– Невероятно! – Зайцев сказал это так, что было ясно – он просто сделал одолжение.
– И тогда я решил провести опыт... Напечатал брачное объявление со своими собственными данными, но полностью, до последней запятой воспроизвел объявление этого жениха.
– И тебя засыпали предложениями? – чуть ревниво спросил Зайцев.
– Ни фига! Пришло одно письмо.
– Красавица?
– Мужик.
– Предложил себя в спутники жизни? – Зайцев усмехнулся, как может усмехнуться человек, постоянно сталкивающийся с проявлениями всевозможных криминальных извращений.
– Он предложил костюм. У него костюм есть – как раз по моим размерам, – Ксенофонтов взял конверт, одиноко лежавший на столе, вынул из него письмо, протянул Зайцеву. – Убедись. Предлагает только костюм. Думаю сходить к нему... Серый цвет, темная полоска... Финский, опять же, а?
– Сходи, обязательно сходи. Да, а парень той девушки умом тронулся. Каждую ночь с солдатским штыком в парк идет и до утра в кустах сидит. Ждет, когда еще кого-нибудь насиловать будут. Тогда он бросится и прикончит злодеев.
– И правильно сделает, – кивнул Ксенофонтов.
– Двое оперативников его страхуют. Он ведь может кого угодно порешить.
– Но это ты... славно сработал. Обоих убийц в камеру запер? Я правильно понял?
– Запер-то запер...
– Так вот мой жених... Я, как и он, пожелал женщину не старше тридцати, не выше ста семидесяти, как и он оговорил, чтобы она умела готовить, печь пироги, любила бы детей...
–
– Но почему он получает столько писем?! – взревел Ксенофонтов.
– Отвечаю, – тихо проговорил Зайцев. – Завтра я должен выпустить насильников.
– Не надо, – поспешно сказал Ксенофонтов. – Это будет нехорошо с твоей стороны. Или ты хочешь, чтобы тот парень с ними расправился?
– Понимаешь... Они верят друг другу. Эти два подонка, эти насильники и убийцы полностью доверяют друг другу. Я держу их в разных камерах, в разных концах коридора, на разных этажах изолятора, чтобы они даже при случайной встрече перемигнуться не могли. И до сих пор ни один из них не дрогнул.
– А ты, конечно, уверяешь каждого, что другой все валит на него?
– Ну... Не то чтобы уверяю, но... Даю понять, – смешался Зайцев. – Обычная, кстати, практика. Когда нет улик и доказательств.
– Нехорошо, – пристыдил Ксенофонтов. – Даже по отношению к насильникам и убийцам. О себе надо больше думать, Зайцев. О себе.
– Это в каком же смысле?
– Применив ложь, обман, лукавство, ты уже не сможешь к себе относиться с должным уважением. Нет, ты, конечно, и после этого можешь преклоняться перед собой любимым, но это уже не то... И на твое объявление о поисках красивой девушки, которая любит детективы и умеет быстро стирать мужские носки... боюсь, никто не откликнется. Разве что какой-нибудь пенсионер предложит зачитанное до дыр собрание детективов. Честность – лучшая политика, Зайцев. И могу добавить – самая выгодная политика. Мой жених, – Ксенофонтов положил ладонь на толстую пачку писем, – ни в чем не приукрасил себя. Хочешь, прочту его объявление?
– Пожалуй, пойду, – Зайцев поднялся. – Мой, – он взглянул в темнеющее окно, – уже в парк собирается. Вернется под утро. Мокрый от росы, дрожащий от холода... Не дай бог он действительно увидит каких-нибудь хулиганов – у него же не хватит сил ударить.
– Неужели загибается парень?
– Он просто поплыл. Приходит ко мне чуть ли не каждый день и просит посадить его в камеру к насильникам.
– А ты?
– Вызываю машину и отправляю домой. Ну, ладно, будь здоров. Пригласи как-нибудь на одну из твоих свадеб. Хоть посмотрю, как это бывает у людей.
На следующее утро шел дождь, и Ксенофонтов не торопился вставать, с наслаждением слушая шелест водяных струй, доносившийся с балкона. Время от времени где-то недалеко погромыхивало, в комнате вспыхивало голубоватое пламя, а он лишь плотнее заворачивался в одеяло, решив, что не встанет, пока не закончится дождь. Его новые обязанности в редакции позволяли свободнее распоряжаться временем, позволяли опаздывать, а то и вовсе прогуливать. И женихи, и невесты появлялись в основном во второй половине, словно подчиняясь каким-то неведомым Ксенофонтову законам. Впрочем, ничего таинственного здесь не было – слишком необычен, а то и смешон был этот шаг, подача брачного объявления, и люди все утро колебались, прикидывая еще и еще раз свою достаточно унизительную по нынешним временам попытку.