Слишком много блондинок

Холина Арина

Он познакомил меня с остальными, но я не только не запомнила, как кого зовут, а даже не могла отличить мужчин от женщин — у меня в глазах смеркалось.

Все было плохо. Ужасно!

Я сидела на стуле, и стул казался электрическим. Саша была палачом — равнодушным и бесчеловечным. Она хихикала, жеманничала, подставляла Егору щеки для поцелуев, трепала его за волосы, а я представляла, как она, заплыв далеко за горизонт, попадает в челюсти к огромной белой акуле или ее наматывает на винт рыболовного судна, или она с крутого утеса летит в пропасть, или ее жалит ядовитая медуза…

Он был… Волосы русые, до плеч, глаза голубые, полные губы, но рот небольшой, высокие скулы, прямой узкий нос, широкая нижняя челюсть,

подбородок с ямочкой. Помесь Мефистофиля, Сталлоне и Джорджа Клуни. Глаза живые, умные и внимательные: он как будто смотрел, слушал, но оставался в себе, в стороне от компании, придерживая силы для чего-то большего. Надеюсь, не для Саши, потому что на его глаза и на всякий внутренний мир ей точно было наплевать: она бросала на него сладостные, похотливые взгляды, заказывала одно блюдо за другим, пила как рыба и пыталась произвести впечатление на всех сразу.

У него были очень красивые руки: жилистые, спортивные, с тонкими запястьями и длинными, изящными пальцами. Одной рукой он исподтишка поглаживал Сашину грудь.

Витя наливал мне вино, а я с каждым глотком становилась мрачнее и злее. Я собиралась напиться до беспамятства и погрузиться в морскую пучину, чтобы тело мое поутру нашли рыбаки и, оплакивая утраченную молодость, захоронили у подножья холма, а на могилке моей написали «Неизвестная красавица, чье сердце разбилось о черные волны». Но тут Егор посмотрел на меня. Мелькнули зарницы: что-то такое произошло между нами, что-то, что нельзя объяснить ни словами, ни жестами, ни бессвязными звуками, что-то, от чего понимаешь — это ОНО.

Все кричали, рассказывали анекдоты, вспоминали какие-то общие пьянки, а у меня язык не ворочался. «Это надо же! — обиженно думала я. — В тот момент, когда я встречаю потрясающего парня, выясняется, что он крутит шашни с глупой, наглой бабенкой, а еще и вынуждена глядеть на то, как любовь всей моей жизни дергает эту корову за сиськи и лобызает ее в макушку! Свинство и подлость!»

— Витя. — Я наклонилась к нему поближе. — Тебе весело?

— Условно. — Он плеснул мне еще вина. — А что?

— Давай свалим.

— Ого! — Витя выразительно посмотрел на меня.

— Не ого! Я здесь первый раз и хочу пройтись по ночному пляжу, взглянуть на звезды и все такое. Если ты, конечно, не развлекаешься тут напропалую.

— Не-не, пойдем. — Витя отодвинул стул.

Мы купили бутылку мадеры, продрались сквозь толпу и скрылись на пирсе.

До конца причала курортники не доходили: несколько парочек шатались посредине, одинокий пижон в белом костюме прогуливался туда-сюда с бутылкой шампанского, а какой-то шкет в тренировочных писал в воду.

Асфальт был теплый, как парное молоко: мы легли на краю, свесив ноги, и уставились в небо, о котором я так мечтала в Москве: в черное, густое, как кисель, небо, с яркими — белыми, голубыми и розовыми — звездами. Оно накрывало нас, как одеяло: до звезд, казалось, можно дотянутся рукой.

Глава 8

Шторы я, конечно, не закрыла: солнце, растекаясь по всей комнате, так нагрело спину, что я проснулась от ожога третьей степени. Отодвинувшись к стене — в единственное, не завоеванное солнцем место, полежала минуту, собираясь еще чуть-чуть поспать. Но сон не шел: в голову лезли приятные, будоражащие мысли, и я, наплевав на то, что спала всего три часа, открыла глаза и нащупала сигареты.

Было восемь утра: какая-то женщина на улице гремела ведрами, чирикали птицы, шумел ветерок, шелестела листва, вопили дети и шумело новостями радио.

Вчера мы с Витей отправились на пирс, захватив пузырь мадеры, и не ушли, пока не наделались в дугу. За это время я, используя всякого рода хитрости и намеки, разузнала все подробности о Саше и Егоре.

У

Саши плохой характер (по словам Вити), она любит позлословить и поскандалить на ровном месте. «Я так сразу и подумала», — восхитилась я собственной проницательностью, услыхав все эти лестные отзывы. Но с Егором она сдерживается и притворяется душечкой. Егор же считает, что любви не существует, что ее придумали писатели и что он в своем творчестве реализует те чувства, которые обыкновенные, нетворческие люди пытаются найти в любви и семье. «Он просто разочарован, но я сделаю его счастливым», — решила я. Не то чтобы я так сама себе и сказала, но в глубине души все было именно так.

«Ну и фиг с ней, с этой Сашей, — подумала я, ударив ногой по спинке кровати. — Да кто она такая? Дура тупая, вот кто! И корова!»

Я вскочила и схватила маленькое настольное зеркало.

Правая грудь: второй размер… или первый… или, может, первый с половиной, в общем, не так уж мало, но и не то чтобы очень. Могло быть больше. Почему это, интересно, у моей мамаши самое меньшее пятый номер, а мне достались какие-то алименты? Но форма приличная: даже если и отвисла чуть-чуть, это не так уж заметно, в особенности если выпрямить спину и немного отклониться назад.

Левая грудь. Родинка, едва заметный прыщик, царапина.

Живот. Одна складка, волосы, вторая складка. Куда всякие актрисы девают живот? Я качаю эту сволочь каждый день (пятьдесят упражнений вверх, пятьдесят — налево и столько же направо), но, несмотря на то что внутри он твердый, сверху выпирает жир и прочее свинство. Втягиваю. Более-менее.

Сзади — катастрофа. Разрушения очевидны и невероятны: ямочки, галифе, складки и растяжки. Все потеряно, с такой задницей Егор меня никогда не полюбит. С такой задницей я сама себя ненавижу. Один раз я даже купила крем «антижир» и массажер от всякого рода целлюлита, но мазаться забывала — так они и сгнили в ванной. Записалась в бассейн и спортзал, но была там всего один раз. Все время я находила причину, чтобы идти не сегодня, а в «другой раз» — то у меня болел живот, то я уже опаздывала, то задерживалась на работе, или фильм какой-нибудь тупой оказывался таким увлекательным, что я не могла взять и бросить на самом интересном месте, то у меня просто не было настроения, а без настроения ничего не получается…

Сейчас-то я обо всем этом сожалела и клялась, что, как только доберусь до города, сразу же запишусь на все тренировки, которые только есть на свете, включая коллонетику и голотропное дыхание.

Ноги. Вполне приличные, только, кажется, толстые. Черт, и небритые. Ужас, какие небритые: я похожа на кактус.

С лицом, как обычно — все в полном беспорядке. Очередной гормональный стресс: на лбу сыпь и крылья носа тоже в чем-то красном… Заметно это, правда, лишь вблизи. Вот мои не слишком выдающиеся глаза, хотя многие говорят, что они карие и большие, но лучше бы у меня были длинные ресницы — это так женственно! И губы у меня почему-то совсем не как у Бритни Спирс, а совершенно обычные, к тому же нижняя больше, а верхняя уже. Подлость. Хочу выглядеть, как Памела Андерсон: она, что бы там ни врали, жутко сексуальная — с такими буферами не пропадешь. Если б у меня была такая грудь, такие ноги и такая задница, я бы не водила хороводы около чужого любовника, а выбирала бы из десяти раскрасавцев самого потрясающего. Но мне приходится делать вид, что остроумие и хорошие манеры намного важнее, чем улетная фигура, хотя, честно говоря, я-то в эти сказки не верю. Даже если девушка красивая, но глупая, и ее бросают через две недели, то ей дарят на прощание или «БМВ», или квартиру, или коллекцию фарфоровых кукол по пятьсот баксов каждая и еще вешают ее фото на стену, а все эти страшные умницы (как я) если и становятся женами, то вредными и злобными, и секс у них бывает не чаще раза в год.