Слишком много щупалец
Шрифт:
Только вот почему вокруг так сыро?
– Не ори, Антон, – повторил я. – Не сошел. Было бы с чего сходить. Так, ошалел маленько. Скажи лучше, что со мной происходило? И откуда этот шведский баклан взялся? Он же в машине сидел.
Небо, еще недавно радовавшее голубизной, было серым, как наждак, и из низко ползущих туч моросил дождь.
– Уф, как здорово! – Бартоломью облегченно вздохнул. – А то я уж испугался.
Выяснилось, что я вошел в круг из раукаров, вытащил из кармана цацку, а когда коснулся алтаря, на мгновение
Уж как они объяснялись с Хенриком, не знаю, ведь один не говорит по-русски, а другой – по-английски.
– Ну, этот швед меня понял. Аптечку из машины захватил, и сюда, – сказал Антон, – а ты уже не бьешься, просто лежишь. Это что, ты инфекционную эпилепсию подхватил?
– Вряд ли, – покачал я головой.
– Господин Романов, вы в порядке? – осведомился Хенрик, и я не сразу сообразил, что он обращается ко мне.
– В порядке, – ответил я, попытался подняться, и вот тут-то выяснилось, что это неправда.
Ноги меня не держали, словно я за короткое время разучился ими пользоваться.
– Пат-пат-патрясающе, – пробормотал я, шлепнувшись задницей на сырую землю. – Надо чуток передохнуть. Что-то, похоже, случилось с моим героическим и привлекательным организмом.
Интересно, что могло породить ту яркую галлюцинацию, судороги и нарушение двигательной функции? Выход какого-либо ядовитого газа из-под земли, как в тех же Дельфах?
Понятно тогда, почему у этого «Торова замка» дурная слава…
Со второй попытки мне удалось встать на ноги, и я, поддерживаемый добросердечным Бартоломью, заковылял к машине. К тому моменту, когда очутился на заднем сиденье «Форда», несколько пришел в себя.
– Так что с тобой случилось? – полюбопытствовал Антон, расположившийся рядом с водилой.
– Глюки, – сообщил я и выдал теорию насчет ядовитого газа. – Ты далеко от плиты стоял, поэтому на тебя и не повлияло. А я глотнул как следует. Или ты думал, что мы и вправду нашли «один из Кругов, который оставила пята того, чье имя мертво?»
Судя по разочарованному сопению, дело именно так и обстояло.
– Господа, что будем делать? – вмешался в нашу беседу Хенрик. – Неразумно оставаться здесь.
– Возвращаемся в отель, – сказал я. – Двигай, извозчик.
Наш бравый нешвед облегченно вздохнул, и мы покатили прочь от «Торова замка». Вскоре я осознал, что визит в это негостеприимное местечко принес нам немалую пользу.
Напуганный моим обмороком Хенрик стал на диво молчалив.
Под дождем, выглядевшим так, словно он шел с прошлой зимы, мы добрались до Висбю. Расплатились с таксистом, после чего он пожелал нам «отличного путешествия» и поспешно уехал.
– Ты как, очухался? – спросил Бартоломью, когда мы поднялись в номер.
– А то, конечно, – бодро ответил я. – Если бы не погода,
На самом деле бодрость моя была натужной, впечатление от видения не рассеялось, чувствовал я себя довольно неуютно, где-то внутри дрожали отголоски рева «Кхтул-лу», и полагаю, что Антон это заметил.
Но говорить ничего не стал.
Я проковылял в ванную и залез под душ, включив самую горячую воду, какую мог вынести. Разглядел болевшие до сих пор ладони и обнаружил, что на каждой имеется красная полоска, похожая на след ожога.
«Это еще откуда? – мысленно спросил я сам себя. – Схватился за «жгучую» тему для статьи?»
Шутка вышла не особенно смешной – я даже не улыбнулся.
Я помылся, несколько раз сменил воду с горячей на холодную и обратно, чтобы взбодрить организм, и вылез из душевой кабины. Едва взялся за джинсы, как навалилось головокружение, такое сильное, что показалось – сейчас шлепнусь, башкой прямо об унитаз.
Все зарокотало, закружилось и исчезло.
Я стоял на дне глубокой расщелины, а надо мной клубились водоросли; солнечные лучи проникали сквозь воду, скользили блескучие силуэты рыб; по дну, под ногами, ползали какие-то твари.
И вновь я слышал низкий, мощный голос, выпевавший: «Кхтул-лу, Кхтул-лу…»
На этот раз я понял, что это не просто слово, а имя, и что зов идет снизу, точно из-под земли.
Вода вокруг меня пришла в движение, взвихрились потоки, заколыхались водоросли. Дно расщелины оказалось вершиной горы, стоящей на дне морском, и та плавно заскользила вперед.
Из тьмы надвинулись очертания исполинских сооружений, и меня начал колотить озноб.
Видно было плохо, но я понимал, что это строили не люди. Исполинские каменные глыбы громоздились друг на друга, впадины и углы состыковывались причудливым образом, стены изгибались так, что взгляд на них причинял боль. Похожие на надгробия башни соприкасались вершинами, и темные провалы казались злобными алчными глазами.
И все тут, каждый камень, любая прядь скользких и холодных водорослей – все просто вопило, исторгало клич: «Хтул-лу! Хтул-лу! Хтул-лу!» Это напоминало скандирование обезумевших футбольных фанатов или рык экзальтированной толпы на митинге.
Меж прочих зданий выделялось одно – самое большое и наклоненное так, что оно почти лежало. В нем имелась дверь, непонятно, вертикальная или горизонтальная, и на ней – некое изображение.
Я попытался рассмотреть его, но вода стала мутной, точно в ней поднялся туман.
А затем раздался голос, очень четкий и строгий, монотонный, как у автомата.
Говорил он на незнакомом мне языке, полном щелкающих и чмокающих звуков, но я понял каждое слово:
– Не мертво то, что в вечности пребудет. Со смертью времени и смерть умрет.