Сливовое дерево

Вайсман Эллен Мари

Кристина видела, что солдаты ходят от дома к дому с приемниками в руках. Трое из них вернулись к грузовику со старыми аппаратами — точно такой же стоит у них на белой кружевной салфетке на столике возле дивана. Через несколько минут все солдаты сбежались к бронемашине, как крысы к куску лимбургского сыра, и исчезли в кабине и крытом кузове. Водитель завел двигатель, и грузовик стал взбираться вверх по холму; массивные шины медленно ползли по булыжнику, как гигантские гусеницы.

В эту минуту из-за угла старого амбара показалась мутти с висевшим на руке ридикюлем.

Она с удивлением следила взглядом за машиной. Грузовик удалился, и Кристина закрыла окно. Она колебалась, как лучше поступить: сесть и начать есть или побежать встретить мать у дверей. Фатер полагал, что, если подчиняться новым распоряжениям властей, неприятности обойдут семью стороной. Узнай отец, что Кристина написала записку Исааку, он бы рассердился, и разгневался бы еще больше, если бы ему стало известно, что мутти согласилась передать ее.

— Кристина, — окликнула сестру Мария. — Обед стынет.

Кристина отодвинула стул и села, уверенная в том, что домочадцы видят, как колотится под платьем ее сердце. Она окинула стол взглядом, не понимая, почему вдруг все смолкли. Опа склонился над тарелкой и жевал пишу беззубым ртом. Ома нарезала для Карла мясо на кусочки, а мальчики раскачивали под стульями ногами в носках и кусали жареные колбаски. Одна только Мария, нахмурившись, смотрела на сестру и задумчиво жевала листья одуванчика.

Наконец она вытерла губы салфеткой и прошептала:

— Что с тобой?

Кристина не успела ответить: в комнату вошел отец с орехово-коричневым радиоприемником в руках. Он остановился у стола, покачивая головой. Все оторвались от еды и ждали объяснений.

— Выдерни радио из розетки, Кристина, — велел отец. Он поставил новый приемник на стол.

— Что еще за новости? — удивилась ома.

Кристина встала и отключила старый аппарат. Тогда фатер снял его со столика и поставил на диван.

— Прочитай, что здесь написано, — отец протянул Кристине яркий оранжевый ярлычок, привязанный к рукоятке настройки.

— Народное радио, — Кристина начала читать вслух. — Обращаем ваше внимание, что, слушая зарубежные радиостанции, вы совершаете преступление против национальной безопасности. Неподчинение приказу фюрера карается заключением в тюрьму и каторжными работами, — она в недоумении взглянула на отца, но тот хранил молчание, а лицо его выдавало сильный гнев.

— Что все это значит? — поинтересовалась Мария.

Тут в комнату стремительно вошла мутти, завязывая за спиной тесемки фартука. Лицо ее пылало, глаза были мокрыми и красными, но она улыбалась родным.

— Кто хочет горячего чаю? — спросила мать. Увидев, что муж и дочь стоят у противоположного конца стола, она осеклась. — Что-нибудь случилось? Что здесь делали эсэсовцы?

— Садись за стол, — ответил отец. — У нас есть все, что нужно.

— Ты сегодня закончила работу пораньше? — осведомилась Мария.

— Я все расскажу позже, — мутти погладила Карла по голове.

Кристина не отрываясь смотрела на мать

в надежде, что та подаст знак: она передала Исааку записку, он написал ответ — хоть какой-то намек на то, что мутти видела его. На мгновение их глаза встретились, но мать отвела взгляд, отодвинула стул и села.

— К нам заявились гитлеровские марионетки, — объяснил фатер. — Они раздают радиоприемники. Прежние коротковолновые можно настроить на любую европейскую станцию. Но эти принимают только два канала, которые контролирует нацистская партия. Спрашивали, нет ли у нас аппарата. Я сказал — нет, — он обратился к Генриху и Карлу: — Вы знаете, почему я так ответил?

Мальчики помотали головами.

— Потому что мы можем использовать этот приемник для растопки. Пользоваться им теперь запрещено. Если узнают, что мы его сохранили, нам грозит тюрьма. Пойду сразу брошу его в печь на кухне, чтобы согреть воду для мытья посуды. — он взял радио и вышел из комнаты.

Кристина поняла этот маневр: Генриху и Карлу ни к чему знать лишнее. Они еще слишком малы и не умеют хранить секреты. Фатер собирался припрятать старое радио. У нее закружилась голова. Она взяла блюдо с колбасками.

— Подогреть тебе Bratwurst? — спросила она у матери в надежде, что та пойдет с ней в кухню.

— Nein, danke, — отказалась мутти, беря блюдо из рук дочери, — еще не остыло.

Она насадила на вилку колбаску и соскребла себе на тарелку остатки лука. На ее худом бледном лице упорно боролись страдание и беззаботная улыбка, вымученная ради спокойствия семьи.

— Ничего дурного не случилось? — тихо поинтересовалась ома.

— Nein, — ответила мутти. — У герра Бауэрмана возникли затруднения с нашим жалованьем, только и всего. А фрау Бауэрман в полной растерянности. Из прислуги остались только трое. Она попросила меня составить список того, что находится в погребе и в кладовой. Все это очень затянулось, мать наконец прямо взглянула на Кристину. — Исаак тоже был дома, он помогал отцу перевозить документы из конторы.

У Кристины перехватило дух.

— Ты говорила с ним?

Мутти не успела ответить: в комнату вернулся фатер. Мать взяла вилку и стала есть. Отец сел за стол. Лицо его было багровым, плечи бессильно опущены.

— Если бы другие партии не тратили все силы на политическую борьбу, — сердито проворчал он, — и страна не попала в такой экономический хаос, не случилось бы всего этого бедлама! Старик Гинденбург устал сопротивляться, иначе он никогда бы не назначил Гитлера канцлером. Народ не избирал этого безумца! А теперь, уничтожив всю оппозицию, он навязывает национал-социализм как новую религию. Не задавай вопросов. Подчиняйся приказам. А не то от тебя мокрого места не оставят! — Он хватил кулаком по столу, и все вздрогнули от неожиданности. Тарелки задребезжали, и ома приложила руку к сердцу. Мать обняла заплакавшего Карла.