Sъло
Шрифт:
– Так, да не так, – отозвалась сестра. – Ответь, как появляются поговорки?
– Их умники вроде тебя придумывают, – усмехнулась Полина.
– За умницу благодарю. – Иришка нашла очередной камень и, наконец, завершила картину: горы, озеро и дерево. – Ты в чем-то права. Их действительно люди придумывают, но люди не простые, а наблюдательные. А вывод они делают тогда, когда свойство камня из раза в раз повторяется.
– Хорошо. – Полина осмотрелась по сторонам и вскоре подняла самый обычный серый камень. – Что он тебе говорит?
– У тебя на ладони
– А я утверждаю, он говорит, что хочет вернуться на прежнее место. Кто из нас прав? – Девушка ликовала, ей казалось, она поймала сестру в хитрую ловушку.
– Обе, – ничуть не смутилась Иришка.
– Объясни.
– Сколько людей, столько и мнений. Если ты взяла в руки камень и почувствовала именно это, значит, это его послание.
– В чем тогда смысл, если каждый, взяв в руки камень, будет думать о своем?
– Неужели ты хочешь, чтобы все люди на Земле об одном и том же думали? – невольно улыбнулась Иришка.
Полина притихла и надолго замолчала, потом отмахнулась от сестры.
– Пойдем домой, ветер поднялся.
– Да, с запада на нас надвигается серая рать. – Иришка поспешно сложила плед.
Взявшись за руки, девушка побежали к дому. Неожиданно Полина споткнулась о торчащий из земли булыжник и упала. Иришка помогла ей подняться.
– Что же мне твой противный камень хотел этим сказать?! – зло выпалила Полина, потирая ушибленное место.
– Что нужно быть внимательной, – наставительно произнесла Иришка.
Ужин с призраком
У Шувалова Анатолия Афанасьевич по весне умерла жена Мария. Анатолий был мужиком порядочным, семейным, быт вел аккуратно, характер имел стойкий, выносливый. Внешность у него была самая заурядная: отправь его в толпу, и он быстро сольется и исчезнет в общей массе. Седые волосы раздвинула проплешина, морщины избороздили лицо, кожа провисла во всех положенных местах: под глазами, по линии подбородка, на щеках, – в общем, в семьдесят один год он выглядел соответственно возрасту. Однако, было и то, что выделяло Анатолия Афанасьевича среди прочих мужчин – то был тонкий, слегка гнусавый голос. Носил он штаны, вроде шаровар, а сверху надевал рубахи разных цветов: если праздник – красную или белую, если будни – серую, синюю или коричневую. Иногда, когда было прохладно и дул свежий ветер, накидывал вязанную или меховую безрукавку. На ногах часто сидели валенки, но в особо жаркие дни он надевал шлепанцы или сандалии.
О смерти жены Анатолий сокрушался долго: привычку в поле не выкинешь, она, как хвост, всю жизнь за человеком тянется. А привычка к жене у мужика была крепкая, прожили вместе почти пятьдесят годков, и в горе, и в радости, как Богом и отцами завещано. Но былого, увы, не вернешь. Погоревал мужик, да делать нечего – жизнь свои правила диктует. Начал Анатолий в семьдесят годков все по новой. С утра печку истопит, сядет у окошка, глядит в сад и вздыхает:
– Ох, Маря, Маря, тоска без тебя смертная: не кормишь ты меня, не поишь, в магазин за мукой не гоняешь, хлеба не печешь, нотаций не читаешь. Что одному делать – ума
Чтобы не помереть от скуки, начал Анатолий дела себе выдумывать: то печку поправит, то крыльцо починит, то голландку побелит, то старую конюшню в порядок приведет. Чтобы лишние мысли в голову не лезли, нагружал себя под завязку.
Но день клонился к закату, и дела приходилось заканчивать. Наступали сумерки – самое противное и тоскливое время. Его Анатолий Афанасьевич, ох, как не любил! Придумал он тогда себе занятие – костер на закате жечь. Смотришь на огонь – душа радуется. Вроде жил не зря. Сидел старик на улице до тех пор, пока старые кости от холода не коченели и нос от соплей не закладывало. Тогда Анатолий заливал пылающие угли и нехотя плелся к дому.
Как-то раз заметил он одну странность: принес он воду из колодца, напился, ковшик вверх дном положил и из избы вышел, а когда вернулся, посудина на полу валялась. Кот Матвей уронил? С другой стороны, животина отродясь на лавку не прыгала. Не беда! Ковш сполоснуть можно.
С той поры начались в доме ненормальности: то вещь какая на пол упадет, то дверь звучно скрипнет, то разговор в доме слышится. Сделалось старику не по себе. Человек он был верующий, потому свечку у иконки зажег, молитву прочитал, но звуки, душу и сердце тревожащие, не пропали, а стали явственней. К тому же появилось ощущение незримого присутствия.
Забеспокоился Анатолий Афанасьевич: дело-то нечистое, мистикой попахивает. Побежал старик к батюшке Егору Михайловичу, а того дома нет – на службу в соседнее село уехал. Вернулся Анатолий домой, сел на завалинку, задумался.
Видит кот Матвей ни с того, ни с сего юзом в подворье пошел, зашипел, спину выгнул, да в одну точку уставился, словно стоит там кто-то. Спустя десять секунд успокоился, подошел к крыльцу, развалился у двери – гладьте меня.
– Иди, молока тебе плесну, – поманил его Анатолий.
Кот ни с места, знай себе по крыльцу катается и мурчит, словно гладит его кто. Анатолий хорошо знал, что кот так только к жене ластился.
– Чтоб тебя, прохвост черный! – в сердцах выругался хозяин.
Чтобы мысли дурные не одолевали, залез старик на сеновал и давай снопы вниз кидать – Юрка на днях обещался забрать. Ему, Анатолию, они теперь ни к чему, а соседу в домашнем хозяйстве всегда пригодится: зима долгая, скотинку кормить надо.
Вечером сел на крыльце старик, самокрутку скрутил, задымил и от удовольствия закряхтел.
– У-ух, до костей пробирает! – передернул плечами Анатолий, почуяв, как дымок изнутри прогревает и легкие наполняет.
Солнце почти за горизонт опустилось, когда услышал он в доме странный шум, вроде окно в кухне открыли. Вбежал – никого, окна закрыты. Только рукой хотел махнуть, да на улицу выйти, как со стола ложка упала.
– Что ж ты душу из меня вынимаешь! – зло крикнул Анатолий Афанасьевич на всю избу. – Сказать что хочешь – говори, а в дому не шали. Ты кто – не знаю, а я —живой человек, Богобоязненный.